За этот месяц несколько постов у меня на тему воспитания детей. Все активно обсуждалось, кроме одной темы: можно ли бить детей. Это как бы само собой подразумевалось. Вот рассказ, он читается легко и конец неожиданный, а вывод не лежит на поверхности. Прочитайте и скажите, нужно ли физически наказывать детей?
Сему очень ждали.
И дождались.
Когда уже потеряли надежду. Девять лет ожидания - и вдруг беременность!
Сема был закормлен любовью родителей. Даже слегка перекормлен. Забалован.
Мама Семы - Лиля - детдомовская девочка. Видела много жесткости и мало любви. Лиля любила Семочку за себя и за него.
Папа Гриша - ребенок из многодетной семьи.
Гришу очень любили, но рос он как перекати-поле, потому что родители отчаянно зарабатывали на жизнь многодетной семьи.
Гриша с братьями рос практически во дворе. Двор научил Гришу многому, показал его место в социуме. Не вожак, но и не прислуга. Крепкий, уверенный, себе-на-уме.
Гришины родители ждали Семочку не менее страстно. Еще бы! Первый внук!
Они плакали под окнами роддома над синим кульком в окне, который Лиля показывала со второго этажа.
Сейчас Семе уже пять. Пол шестого.
Сема получился толковым, но избалованным ребенком. А как иначе при такой концентрации любви на одного малыша?
Эти выходные Семочка провел у бабушки и дедушки.
Лиля и Гриша ездили на дачу отмывать дом к летнему сезону
Семочку привез домой брат Гриши, в воскресенье. Сдал племянника с шутками и прибаутками.
Сёма был веселый, обычный, рот перемазан шоколадом.
Вечером Лиля раздела сына для купания и заметила... На попе две красные полосы. Следы от ремня.
У Лили похолодели руки.
- Семен... - Лилю не слушался язык.
- Да, мам.
- Что случилось у дедушки и бабушки?
- А что случилось? - не понял Сема.
- Тебя били?
- А да. Я баловался, прыгал со спинки дивана. Деда сказал раз. Два. Потом диван сломался. Чуть не придавил Мурзика. И на третий раз деда меня бил. В субботу.
Лиля заплакала. Прямо со всем отчаянием, на какое была способна.
Сема тоже. Посмотрел на маму и заплакал. От жалости к себе.
- Почему ты мне сразу не рассказал?
- Я забыл.
Лиля поняла, что Сема, в силу возраста, не придал этому событию особого значения. Ему было обидно больше, чем больно.
А Лиле было больно. Очень больно. Болело сердце. Кололо.
Лиля выскочила в кухню, где Гриша доедал ужин.
- Сема больше не поедет к твоим родителям, - отрезала она.
- На этой неделе?
- Вообще. Никогда.
- Почему? - Гриша поперхнулся.
- Твой отец избил моего сына.
- Избил?
- Дал ремня.
- А за что?
- В каком смысле "за что"? Какая разница "за что"? Это так важно? За что? Гриша, он его бил!!! Ремнем! - Лиля сорвалась на крик, почти истерику.
- Лиля, меня все детство лупили как сидорову козу и ничего. Не умер. Я тебе больше скажу: я даже рад этому. И благодарен отцу. Нас всех лупили. Мы поколение поротых жоп, но это не смертельно!
- То есть ты за насилие в семье? Я правильно понимаю? - уточнила Лиля стальным голосом.
- Я за то, чтобы ты не делала из этого трагедию. Чуть меньше мхата. Я позвоню отцу, все выясню, скажу, чтобы больше Семку не наказывал. Объясню, что мы против. Успокойся.
Так мы против или это не смертельно? - Лиля не могла успокоиться.
Ремень - самый доходчивый способ коммуникации, Лиля. Самый быстрый и эффективный. Именно ремень объяснил мне опасность для моего здоровья курения за гаражами, драки в школе, воровства яблок с чужих огородов. Именно ремнем мне объяснили, что нельзя жечь костры на торфяных болотах.
- А словами??? Словами до тебя не дошло бы??? Или никто не пробовал?
Словами объясняют и все остальное. Например, что нельзя есть конфету до супа. Но если я съем, никто не умрет. А если подожгу торф, буду курить и воровать - это преступление. Поэтому ремень - он как восклицательный знак. Не просто "нельзя". А НЕЛЬЗЯ!!!
К черту такие знаки препинания!
- Лиля, в наше время не было ювенальной юстиции, и когда меня пороли, я не думал о мести отцу. Я думал о том, что больше не буду делать то, за что меня наказывают. Воспитание отца - это час перед сном. Он пришел с работы, поужинал, выпорол за проступки, и тут же пришел целовать перед сном. Знаешь, я обожал отца. Боготворил. Любил больше мамы, которая была добрая и заступалась.
- Гриша, ты слышишь себя? Ты говоришь, что бить детей - это норма. Говоришь это, просто другими словами.
- Это сейчас каждый сам себе психолог. Псехолог-пидагог. И все расскажут тебе в журнале "Щисливые радители" о том, какую психическую травму наносит ребенку удар по попе. А я, как носитель этой попы, официально заявляю: никакой. Никакой, Лиль, травмы. Даже наоборот. Чем дольше синяки болят, тем дольше помнятся уроки. Поэтому сбавь обороты. Сема поедет к любимому дедушке и бабушке.
После того, как я с ними переговорю.
Лиля сидела сгорбившись, смотрела в одну точку.
- Я поняла. Ты не против насилия в семье.
- Я против насилия. Но есть исключения.
- То есть если случатся исключения, то ты ударишь Сему.
- Именно так. Я и тебя ударю. Если случатся исключения.
На кухне повисла тяжелое молчание. Его можно было резать на порции, такое тугое и осязаемое оно было.
- Какие исключения? - тихо спросила Лиля.
- Разные. Если застану тебя с любовником, например. Или приду домой, а ты, ну не знаю, пьяная спишь, а ребенок брошен. Понятный пример? И Сема огребет. Если, например, будет шастать на железнодорожную станцию один и без спроса, если однажды придет домой с расширенными зрачками, если...не знаю...убьет животное...
- Какое животное?
- Любое животное, Лиля. Помнишь, как он в два года наступил сандаликом на ящерицу? И убил. Играл в неё и убил потом. Он был маленький совсем. Не понимал ничего. А если он в восемь лет сделает также, я его отхожу ремнем.
Гриша, нельзя бить детей. Женщин. Нельзя, понимаешь?
- Кто это сказал? Кто? Что за эксперт? Ремень - самый доступный и короткий способ коммуникации. Нас пороли, всех, понимаешь? И никто от этого не умер, а выросли и стали хорошими людьми. И это аргумент. А общество, загнанное в тиски выдуманными гротескными правилами, когда ребенок может подать в суд на родителей, это нонсенс. Просыпайся, Лиля, мы в России. До Финляндии далеко.
Лиля молчала. Гриша придвинул к себе тарелку с ужином.
- Надеюсь, ты поняла меня правильно.
- Надейся.
Лиля молча вышла с кухни, пошла в комнату к Семе.
Он мирно играл в конструктор.
У Семы были разные игрушки, даже куклы, а солдатиков не было. Лиля ненавидела насилие, и не хотела видеть его даже в игрушках.
Солдатик - это воин. Воин - это драка. Драка это боль и насилие.
Гриша хочет сказать, что иногда драка - это защита. Лиля хочет сказать, что в цивилизованном обществе достаточно словесных баталий. Это две полярные точки зрения, не совместимые в рамках одной семьи.
Мы пойдем купаться? - спросил Сема.
- Вода уже остыла, сейчас я горячей подбавлю...
- Мам, а когда первое число?
- Первое число? Хм...Ну, сегодня двадцать третье... Через неделю первое. А что?
- Деда сказал, что если я буду один ходить на балкон, где открыто окно, то он опять всыпет мне по первое число...
Лиля тяжело вздохнула.
- Деда больше никогда тебе не всыпет. Никогда не ударит. Если это произойдет - обещай! - ты сразу расскажешь мне. Сразу!
Лиля подошла к сыну, присела, строго посмотрела ему в глаза:
- Сема, никогда! Слышишь? Никогда не ходи один на балкон, где открыто окно. Это опасно! Можно упасть вниз. И умереть навсегда. Ты понял?
- Я понял, мама.
- Что ты понял?
- Что нельзя ходить на балкон.
- Правильно! - Лиля улыбнулась, довольная, что смогла донести до сына важный урок. - А почему нельзя?
- Потому что деда всыпет мне ремня...
Эта тема обсуждается не один десяток лет. Сколько сломано копий по этому поводу, сколько кандидатских диссертаций педагогов и психологов защищено — подсчитать невозможно. Однако однозначного ответа до сих пор нет. Давайте присоединимся к специалистам и постараемся взвесить все «за» и «против» жесткого воспитания.
Бить или не бить?
Теперь приведем аргументы «за» физические наказания.
Однако о ремне здесь речь не пойдет. Максимум, что рекомендуют психологи — легкий шлепок по «мягкому» месту.
Те же психологи утверждают, что дети могут быть особенно неадекватны в возрасте трех лет. Именно в это время у ребенка происходит психологический кризис, поэтому многие трехлетки совершенно неуправляемы. Шлепнуть ребенка нужно не больно, в этом случае важнее задеть его самолюбие, вызвать недоумение. От неожиданности малыш прекратит свои шалости и прислушается к тому, что говорят родители.
Существует теория, что благодаря наказанию в сознании ребенка выстраивается логическая конструкция: сделал что-то плохое — за этим последует боль. В этом случае наказание — своего рода способ обучения. Самый наглядный пример такой логики — ожог крапивой. Все в детстве обжигались листьями крапивы. И это был самый эффективный урок на всю жизнь: к крапиве лучше не подходить. Большинство взрослых без труда вспоминают детские обиды, связанные с наказанием, вспоминают то чувство боли и беспомощности, которое испытали в тот момент. Значит, логическая цепочка «работает» до самой старости.
Наверное, еще одним аргументом «за» физические наказания могут стать истории жизней наших бабушек и дедушек, родителей. Мало кому из представителей старшего поколения удалось в детстве избежать хотя бы того же ремня. Но как бы там ни было, большинство из них стало достойными людьми с «правильными понятиями», которых так не хватает многим представителям нынешнего юного поколения. Что интересно, старшее поколение полностью поддерживает методы физического воздействия на детей. «Нас били, но били за дело», — считают они.
В любом случае, методы воспитания собственного ребенка вы выбираете сами. Но необходимо раз и навсегда решить, куда вы поставите запятую в известной фразе: «Наказывать нельзя воспитывать».
Мама развелась с отцом, когда мне был всего год. Кроме меня, был еще ребенок – брат, старше на три года. Развод заставил маму подсобраться, включить механизм «отец бросил вас, он козел, вы никому не нужны, кроме меня». По большому счету вместе с отцом я потерял и мать – теплую и принимающую, прощающую и поддерживающую.
В материальном плане она готова была разбиться в лепешку, но сделать нас «счастливыми». У нее меньше трех работ не было: уборщица, завхоз, оператор котельной, дворник…
Чаще всего был приказ от матери что-то сделать, убраться, помыть посуду, сделать уроки, вымыть обувь. Но это не было ни игрой, ни совместным трудом со взрослыми. Любая ошибка, забытое дело вызывали гнев матери и, как следствие, крик и воспитание ремнем.
Со скольких лет нас пороли?
Мама говорит, что отец избил брата, когда тому было три года. Брат сам пришел из садика домой, за что и получил воспитание ремнем. Солдатским. Мать с гордостью показывает след от пряжки на своей руке: это она вступилась за брата. Брат после этого спрятался где-то в трубе под шоссе и не хотел вылезать. Можно представить тот ужас, который он испытал. Отец, который должен защищать сына, поддерживать его смелость, инициативу, подавляет все это. Немудрено, что в подростковом возрасте брат поссорился с отцом и до его смерти не хотел с ним общаться.
На мой взрослый вопрос, почему брата от ремня отца защищала, а нас сама порола, она отвечает, что в три годика еще пороть рано. Ну а вот лет в 5–6 уже можно, поскольку «уже голова на плечах». А зачем ремнем-то бить? «А как вас еще было воспитывать?» Плохо помыл посуду или пол в 4–5 лет – получи воспитание ремнем. Что-то разбил – получи. Подрался с братом – получи. Учителя в школе нажаловались – получи. Главное, никогда не знаешь, когда и за что получишь.
Страх. Постоянный страх. Все детство в страхе, что будет больно, невыносимо больно.
Страх, что получишь пряжкой по голове. Страх, что мать выбьет глаз. Страх, что она не остановится и тебя убьет. Я даже не смогу описать, что я испытывал, когда от ремня залезал под кровать, а мать оттуда доставала и «воспитывала». Когда я или брат прятались в туалет или ванную, мать срывала щеколду, вытаскивала оттуда и порола. Воспитание ремнем. Не было ни одного уголка, где можно было спрятаться. «Мой дом – моя крепость». Ха. У меня до сих пор нет своего дома, кроме моей большой машины, переоборудованной для путешествий. Мать выбила, в прямом смысле, из меня ощущение, что дом – это место, где хорошо и безопасно.
Ушли годы терапии, чтобы снова открыть сердце, начать любить
Я всю жизнь боялся сделать что-то «не так». Превратился в перфекциониста, который должен все делать на отлично. Сколько я бросил интересных увлечений, натолкнувшись на малейшее препятствие! А сколько я на себе волос вырвал и на сколько дней, месяцев зависал в мыслях, что ни на что не способен…
Как тут «помогал» ремень? Ну, видимо, по представлениям матери, он ограждал меня от ошибок. Кто ж будет ошибаться, зная, что ремень – это больно? А знаете, что ребенок в такой момент думает, если накосячил? А я знаю. «Я урод. Ну зачем я маму расстроил? Ну кто меня просил так делать? Я сам во всем виноват!»
У меня слезы наворачиваются, когда вспоминаю, как я бросался в ноги к матери и умолял: «Мамочка, только не бей! Мамочка, прости, я больше не буду!» Недавно я спросил ее, понимает ли она, что это больно: ремнем по спине, по плечам, по заду, по ногам. Знаете, что она говорит? «Да где там больно? Не выдумывай!»
Знаете, какое было главное чувство, когда я стал чуть постарше?
«Вырасту – отомщу!» Хотелось одного: отплатить матери за боль, когда появятся физические силы. Ударить в ответ. Инстинкт. Защита своей жизни. Но от кого? Кто тот агрессор, который делает тебе больно? Родная мать. С каждым ее «воспитанием» ремнем я все дальше от нее отдалялся. Сейчас она стала мне совсем чужим человеком, только «родная кровь» и благодарность за то, что вырастила.
Теплоте неоткуда взяться – она потеряла меня, когда уничтожала. Именно уничтожала мою животную, самцовую сущность. Она лишала меня возможности сопротивляться, защищать себя от боли. Она вносила странное понятие любви в мою реальность: «Любовь – это когда больно».
Я боялся быть… отцом. Я не хотел своим детям той же судьбы, что была у меня
И тогда я научился закрывать сердце. Я научился замораживаться и выключать все чувства. Уже тогда я научился быть в отношениях, которые меня разрушают, в которых мне больно. Но самое печальное, я научился отключать тело, ощущения. Потом – много спортивных травм, истязания себя в марафонах, обмерзания в походах, бесчисленные ушибы и синяки. Мне просто было плевать на мое тело. Результат – «убитые» колени, спина, травматический геморрой, истощенный организм, плохой иммунитет. У меня ушли годы терапии и мужских групп, чтобы снова открыть сердце, начать любить.
Другие результаты для будущего? Отсутствие доверия к женщинам.
Агрессивные реакции на любое «нарушение» моих границ. Невозможность строить спокойные принимающие отношения. Я женился в 21 год с ощущением, что это мой последний шанс. Ведь фраза при порке была: «Всю жизнь матери испортили! Не любите совсем мать!» То есть я нелюбящий человек, сволочь и козел, весь в отца. Моя мужская самооценка была равна нулю, хотя я был обладателем маскулинного, крепкого тела.
«Я из тебя всю дурь выбью!» – эта фраза выбила остатки самоуважения и самоценности. Я же все только порчу, за что и получаю ремня. Поэтому отношений у меня и не было, даже на дискотеках боялся подходить к девушкам. Я вообще боялся женщин. Итог – разрушительный брак, который меня вымотал до основания.
Главная мечта детства – уйти в лес и там умереть, как слоны в саванне
Но самое печальное, я боялся быть… отцом. Я не хотел своим детям той же судьбы, что была у меня! Я знал, что я агрессивный и начну бить детей, а я не хотел их бить. Я не хотел на них орать, а я знал, что буду орать. Мне 48 лет, у меня нет детей, и не факт, что есть здоровье их «организовать».
Cтрашно, когда ты ребенком знаешь, что тебе некуда пойти за защитой.
Мать – бог-вседержитель. Хочет – любит, хочет – наказывает. Ты остаешься один. Совсем. Главная мечта детства – уйти в лес и там умереть, как слоны в саванне, чтобы трупным запахом никому не мешать. «Я всем мешаю» – главное ощущение, преследующее меня и во взрослой жизни. «Я все порчу!»
Что самое страшное, когда тебя ремнем «воспитывают»? Тебя нет. Ты прозрачный. Ты механизм, который плохо работает. Ты отравитель чьей-то жизни. Ты беспокойство. Ты не человек, ты никто, и с тобой можно делать все что угодно. А знаете, каково это для ребенка – быть «прозрачным» для матери, отца?
«Других же били, и ничего, люди выросли». Спросите у них. Спросите у их близких, каково им быть рядом. Много интересного узнаете.
Осознанно, не в момент нервного срыва, а в целях «воспитания» родитель может бить своего ребёнка в случае отсутствия у него эмпатии, способности напрямую воспринимать чувства другого человека, сопереживать ему.
Если родитель эмпатично воспринимает ребенка, он просто не сможет осознанно и планомерно причинять ему боль, психологическую ли, физическую. Он может сорваться, в раздражении шлёпнуть, больно дернуть и даже ударить в ситуации опасности для жизни – сможет. Но у него не получится заранее решить, а потом взять ремень и «воспитывать». Потому что когда ребенку больно и страшно, родитель чувствует напрямую и сразу, всем существом.
Отказ родителя от эмпатии (а порка невозможна без такого отказа) с очень большой вероятностью приводит к неэмпатичности ребенка, к тому, что он, например, став постарше, может уйти гулять на ночь, а потом искренне удивится, чего это все так переполошились.
То есть, вынуждая ребенка испытывать боль и страх, – чувства сильные и грубые, мы не оставляем никакого шанса для чувств тонких – раскаяния, сострадания, сожаления, осознания того, как ты дорог.
Что касается вопроса наказаний, приведу отрывки из своей книги: «Как ты себя ведешь? 10 шагов по преодолению трудного поведения »:
«Часто родители задают вопрос: можно ли наказывать детей и как? Но с наказаниями вот какая есть проблема. Во взрослой жизни-то наказаний практически нет, если не считать сферу уголовного и административного права и общение с ГИБДД. Нет никого, кто стал бы нас наказывать, «чтобы знал», «чтобы впредь такого не повторялось».
Все гораздо проще. Если мы плохо работаем, нас уволят и на наше место возьмут другого. Чтобы наказать нас? Ни в коем случае. Просто чтобы работа шла лучше. Если мы хамоваты и эгоистичны, у нас не будет друзей. В наказание? Да нет, конечно, просто люди предпочтут общаться с более приятными личностями. Если мы курим, лежим на диване и едим чипсы, у нас испортится здоровье. Это не наказание – просто естественное следствие. Если мы не умеем любить и заботиться, строить отношения, от нас уйдет супруг – не в наказание, а просто ему надоест. Большой мир строится не на принципе наказаний и наград, а на принципе естественных последствий. Что посеешь, то и пожнешь – и задача взрослого человека просчитывать последствия и принимать решения.
Если мы воспитываем ребенка с помощью наград и наказаний, мы оказываем ему медвежью услугу, вводим в заблуждение относительно устройства мира. После 18 никто не будет его заботливо наказывать и наставлять на путь истинный (собственно, даже исконное значение слова «наказывать» – давать указание, как правильно поступать). Все будут просто жить, преследовать свои цели, делать то, что нужно или приятно лично им. И если он привык руководствоваться в своем поведении только «кнутом и пряником», ему не позавидуешь.
Ненаступление естественных последствий – одна из причин, по которым оказываются не приспособлены к жизни дети, выпускники детских домов. Сейчас модно устраивать в учреждениях для сирот «комнаты подготовки к самостоятельной жизни». Там кухня, плита, стол, все как в квартире.
Мне с гордостью показывают: «А вот сюда мы приглашаем старших девочек, и они могут сами себе приготовить ужин». У меня вопрос возникает: «А если они не захотят? Поленятся, забудут? Они в этот день без ужина останутся?» «Ну, что вы, как можно, они же дети, нам этого нельзя, врач не разрешит». Такая вот подготовка к самостоятельной жизни. Понятно, что профанация.
Смысл ведь не в том, чтобы научиться варить суп или макароны, смысл в том, чтобы уяснить истину: там, в большом мире, как потопаешь, так и полопаешь. Сам о себе не позаботишься, никто этого делать не станет. Но от этой важной истины детей тщательно оберегают. Чтобы потом одним махом выставить в этот самый мир – и дальше как знаешь…
Вот почему очень важно всякий раз, когда это возможно, вместо наказания использовать естественные следствия поступков. Потерял, сломал дорогую вещь – значит, больше нету. Украл и потратил чужие деньги – придется отработать. Забыл, что задали нарисовать рисунок, вспомнил в последний момент – придется рисовать вместо мультика перед сном. Устроил истерику на улице – прогулка прекращена, идем домой, какое уж теперь гуляние.
Казалось бы, все просто, но почему-то родители почти никогда не используют этот механизм. Вот мама жалуется, что у дочки-подростка стащили уже четвертый мобильный телефон. Девочка сует его в задний карман джинсов и так едет в метро. Говорили, объясняли, наказывали даже. А она говорит, что «забыла и опять засунула». Бывает, конечно.
Но я задаю маме один простой вопрос: «Сколько стоит тот телефон, что у Светы сейчас?» «Десять тысяч – отвечает мама, – две недели назад купили». Не верю своим ушам: «Как, она потеряла уже четыре, и вы опять покупаете ей такой дорогой телефон?» «Ну, а как же, ведь ей нужно, чтобы были и фотоаппарат, и музыка, и современный чтоб. Только, боюсь, опять потеряет».
Кто б сомневался! Естественно, в этой ситуации ребенок и не станет менять свое поведение – ведь последствий не наступает! Его ругают, но новый дорогой мобильник исправно покупают. Если бы родители отказались покупать новый телефон или купили самый дешевый, а еще лучше – подержанный, и оговорили срок, в течение которого он должен уцелеть, чтобы можно было вообще заводить речь о новом, то Света уж как-нибудь научилась бы «не забывать».
Но это казалось им слишком суровым – ведь девочке нужно быть не хуже других! И они предпочитали расстраиваться, ссориться, сокрушаться, но не давали дочке никакого шанса изменить поведение.
Не стесняйтесь нестандартных действий. Одна многодетная мама рассказывала, что устав от препирательств детей на тему, кто должен мыть посуду, просто перебила одну за другой все вчерашние тарелки, сваленные в мойку. Эксцентрично, да. Но это тоже своего рода естественное следствие – ближнего можно довести, и тогда он будет вести себя непредсказуемо. Посуда с тех пор исправно моется.
Другая семья просидела всем составом неделю на макаронах и картошке – отдавали деньги, которые были утащены ребенком в гостях. Причем свою «диету» семейство соблюдало не со страдальческими физиономиями, а подбадривая друг друга, весело, преодолевая общую беду. И как все радовались, когда в конце недели нужная сумма была собрана и отдана с извинениями, и даже осталось еще денег на арбуз! Больше случаев воровства у их ребенка не было.
Обратите внимание: никто из этих родителей не читал нравоучений, не наказывал, не угрожал. Просто реагировали как живые люди, решали общую семейную проблему, как могли.
Понятно, что есть ситуации, когда мы не можем позволить последствиям наступить, например, нельзя дать ребенку вывалиться из окна и посмотреть, что будет. Но, согласитесь, таких случаев явное меньшинство».
Модели отношений
Мне кажется, между родителем и ребенком всегда существует некий негласный договор о том, кто они друг другу, каковы их взаимоотношения, как они обходятся с чувствами своими и друг друга. Есть несколько моделей этих договоров, в каждой из которых тема физических наказаний звучит совершенно по-разному.
- Модель традиционная, естественная, модель привязанности.
Родитель для ребенка – прежде всего источник защиты. Он всегда рядом в первые годы жизни. Если надо ребенку что-то не разрешить, мать останавливает его в буквальном смысле – руками, не читая нотаций. Между ребенком и матерью глубокая, интуитивная, почти телепатическая связь, что сильно упрощает взаимопонимание и делает ребенка послушным.
Физическое насилие может иметь место только как спонтанное, сиюминутное, с целью мгновенного прекращения опасного действия – например, резко отдернуть от края обрыва или с целью ускорить эмоциональную разрядку.
При этом особых переживаний по поводу детей нет, и если оно требуется, например, для обучения навыкам или для соблюдения ритуалов, они могут подвергаться вполне жестокому обращению, но это не наказание никаким боком, а даже наоборот иногда. Дети адаптированы к жизни, не слишком тонко развиты, но в целом благополучны и сильны.
- Модель дисциплинарная, модель подчинения, «удержания в узде», «воспитания»
Ребенок здесь источник проблем. Если его не воспитывать, он будет полон грехов и пороков. Он должен знать свое место, должен подчиняться, его волю нужно смирить, в том числе с помощью физических наказаний.
Этот подход очень ярко прозвучал у философа Локка, он с одобрением описывает некую мамашу, которая 18 (!!!) раз за один день высекла розгой двухлетнюю кроху, которая капризничала и упрямилась после того, как ее забрали от кормилицы. Такая чудная мамаша, которая проявила упорство и подчинила волю ребенка. Никакой привязанности к ней не испытывающего, и не понимающего, с какого перепугу он должен слушаться эту чужую тетю.
Появление этой модели во многом связано с урбанизацией, ибо ребенок в городе становится обузой и проблемой, и растить его естественно просто невозможно. Любопытно, что даже семьи, у которых не было жизненно важной необходимости держать детей в черном теле, принимали эту модель. Вот в недавнем фильме «Король говорит» между делом сообщается, как наследный принц страдал от недоедания, потому что нянька его не любила и не кормила, а родители заметили это только через три года.
Естественно, не подразумевая привязанности, эта модель не подразумевает и никакой эмоциональной близости между детьми и родителями, никакой эмпатии, доверия. Только подчинение и послушание с одной стороны и строгая забота, наставление и обеспечение прожиточного минимума с другой. В этой модели физические наказания абсолютно необходимы, они планомерны, регулярны, часто очень жестоки и обязательно сопровождаются элементами унижения, чтобы подчеркнуть идею подчинения.
Дети часто виктимны и запуганы либо идентифицируются с агрессором. Отсюда – высказывания в духе: «Меня били, вот я человеком вырос, потом и я буду бить». Но при наличии других ресурсов такие дети вполне вырастают и живут, не то чтобы в контакте со своими чувствами, но более-менее умея с ними уживаться.
- Модель «либеральная», «родительской любви»
Новая и не устоявшаяся, возникшая из отрицания жестокости и бездушной холодности модели дисциплинарной, а еще благодаря снижению детской смертности, падению рождаемости и резко выросшей «цене ребенка». Содержит идеи из серии «ребенок всегда прав, дети чисты и прекрасны, учитесь у детей, с детьми надо договариваться» и так далее. Заодно с жестокостью отрицает саму идею семейной иерархии и власти взрослого над ребенком.
Предусматривает доверие, близость, внимание к чувствам, осуждение явного (физического) насилия. Ребенком надо «заниматься», с ним надо играть и «говорить по душам».
При этом в отсутствие условий для нормального становления привязанности и в отсутствии здоровой программы привязанности у самих родителей (а откуда ей взяться, если их-то воспитывали в страхе и без эмпатии?) дети не получают чувства защищенности, не могут быть зависимыми и послушными, а им это жизненно важно, особенно в первые годы, да и потом. Не чувствуя себя за взрослым, как за каменной стеной, ребенок начинает стараться сам стать главным, бунтует, тревожится.
Родители переживают острое разочарование: вместо «прекрасного дитя» они получили злобного и несчастного монстрика. Они срываются, бьют, причём не намеренно, а в приступе ярости и отчаяния, потом сами себя грызут за это. А на ребенка злятся нешуточно: ведь он «должен понимать, каково мне».
Некоторые открывают для себя волшебные возможности эмоционального насилия и берут за горло шантажом и чувством вины: «Дети, неблагодарные существа, вытирают об родителей ноги, ничего не хотят, ничего не ценят». Все хором ругают либеральные идеи и доктора Спока, который вообще ни при чем, и вспоминают, где лежит ремень.
Так вот, в пределах дисциплинарной модели физическое насилие не очень сильно ранило, если не становилось запредельным, потому что таков был договор. Никаких чувств, как мы помним, никакой эмпатии. Ребенок этого и не ждет. Больно, – терпит. По возможности, скрывает проступки. И сам к родителю относится как к силе, с которой надо считаться, без особого тепла и нежности.
Когда же стало принято детей любить и потребовалось, чтобы они в ответ любили, когда родители стали подавать детям знаки, что их чувства важны, – все изменилось, это другой договор. И если в рамках этого договора ребенка вдруг начинают бить ремнем, он теряет всякую ориентацию. Отсюда феномен, когда порой человек, которого все детство жестоко пороли, не чувствует себя сильно травмированным, а тот, кого один раз в жизни не так уж сильно побили или только собирались, помнит, страдает и не может простить всю жизнь.
Чем больше контакта, доверия, эмпатии – тем немыслимее физическое наказание. Не знаю, если б вдруг, съехав с катушек, я начала со своими детьми что-то подобное проделывать, мне страшно даже подумать о последствиях. Потому что это было бы для них полное изменение картины мира, крушение основ, то, отчего сходят с ума. А для каких-то других детей других родителей это был бы неприятный инцидент, и только.
Поэтому и не может быть общих рецептов про «бить не бить» и про «если не бить, то что тогда».
И задача, которая стоит перед родителями в том, чтобы возродить почти утраченную программу формирования здоровой привязанности. Через голову во многом возродить, ибо природный механизм передачи сильно поврежден. По частям и крупицам, сохраненным во многих семьях просто чудом, учитывая нашу историю.
И тогда многое само решится, потому что ребенка, воспитанного в привязанности, не то что бить, наказывать, в общем, не нужно. Он готов и хочет слушаться. Не всегда и не во всем, но, в общем и целом. А когда не слушается, то тоже как-то правильно и своевременно, и с этим более-менее понятно, что делать.
Что же такое физическое насилие?
Модели моделями, но давайте посмотрим теперь с другой стороны: что есть сам акт физического насилия по отношению к ребенку (во многом все это справедливо и для нефизического: оскорбления, крик, угрозы, шантаж, игнорирование и так далее).
1. Спонтанная реакция на опасность. Это когда мы ведем себя, по сути, на уровне инстинкта, как животные, в ситуации непосредственной угрозы жизни ребенка. У наших соседей была большая старая собака колли. Очень добрая и умная, позволяла детям себя таскать за уши и залезать верхом и только понимающе улыбалась на это все.
И вот однажды бабушка была дома одна со своим трехлетним внуком, что-то делала на кухне. Прибегает малыш, ревет, показывает руку, прокушенную до крови, кричит: «Она меня укусила!». Бабушка в шоке: неужели собака с ума сошла на старости лет? Спрашивает внука: «А что ты ей сделал?» В ответ слышит: «Ничего я ей не делал, я хотел с балкона посмотреть, а она сначала рычала, а потом…» Бабушка на балкон, там окно распахнуто и стул приставлен. Если б залез и перевесился, – все: этаж-то пятый.
Дальше бабушка мелкому дала по попе, а сама села рыдать в обнимку с собакой. Что он из всей этой истории понял, я не знаю, но отрадно, что у него будут еще лет восемьдесят впереди на размышления, благодаря тому, что собака отступилась от своих принципов.
2. Попытка ускорить разрядку. Представляет собой разовый шлепок или подзатыльник. Совершается обычно в моменты раздражения, спешки, усталости. В норме сам родитель считает это своей слабостью, хотя и довольно объяснимой. Никаких особых последствий для ребенка не влечет, если потом он имеет возможность утешиться и восстановить контакт.
3. Стереотипное действие, «потому что так надо», «потому что так делали родители», так требуется культурой, обычаем и тому подобное. Присуще дисциплинарной модели. Может быть разной степени жестокости. Обычно при этом не вникают в подробности проступка, мотивы поведения ребенка, поводом становится формальный факт: двойка, испорченная одежда, невыполнение поручения. Встречается чаще у людей, эмоционально туповатых, не способных к эмпатии (в том числе и из-за аналогичного воспитания в детстве). Хотя иногда это просто от скудости, так сказать, арсенала воздействий. С ребенком проблемы, что делать? А выдрать хорошенько.
Для ребенка также эмоционально туповатого оно не очень травматично, ибо не воспринимается как унижение. Ребенка чувствительного может очень ранить.
Вообще этот тип мы не очень хорошо знаем, потому что к психологам такие родители не обращаются, в обсуждениях темы не участвуют, ибо не видят проблемы и не задумываются. У них «своя правда». Как с ними работать не очень понятно, потому что получается сложная ситуация: общество и государство вдруг стали считать такое неприемлемым и готовы чуть ли не забирать детей. А люди реально не видят, из-за чего сыр-бор и говорят «чего с ним будет?». Часто и сам ребенок не видит.
4. Стремление передать свои чувства, «чтоб он понял, наконец». То есть насилие как высказывание, как акт коммуникации, как последний довод. Сопровождается очень сильными чувствами родителя, вплоть до измененного состояния сознания «у меня в глазах потемнело», «сам не знаю, что на меня нашло» и прочее. Часто потом родитель жалеет, чувствует вину, просит прощения. Ребенок тоже. Иногда это становится «прорывом» в отношениях. Классический пример описан Макаренко в «Педагогической поэме».
Не может быть сымитировано, хотя некоторые пытаются и получают в ответ лютую и справедливую ненависть ребенка в ответ. Отдельные особи еще и себя потом делают главными бедняжками с текстом: «Посмотри, до чего ты довел мамочку». Но это уже особый случай, деформация личности по истероидному типу.
Часто бывает на фоне переутомления, нервного истощения, сильной тревоги, стресса. Последствия зависят от того, готов ли сам родитель это признать срывом или, защищаясь от чувства вины, начинает насилие оправдывать и выдает себе индульгенцию на насилие «раз он слов не понимает». Тогда ребенок становится постоянным громоотводом для родительских негативных чувств.
5. Неспособность взрослого переносить фрустрацию. В данном случае фрустрацией становится несоответствие поведения ребенка или самого ребенка ожиданиям взрослого. Часто возникает у людей, в детстве не имевших опыта защищенности и помощи в совладении с фрустрацией. Особенно если они возлагают на ребенка ожидания, что он восполнит их эмоциональный голод, станет «идеальным ребенком».
При столкновении с тем фактом, что ребенок этого не может и/или не хочет, испытывают ярость трехлетки и себя не контролируют. Ребенка вообще-то страстно любят, но в момент приступа люто ненавидят, то есть смешанные чувства им не даются, как маленьким детям. Так ведут себя нередко воспитанники детских домов или отвергающих родителей. Иногда это психопатия.
На самом деле этот вид насилия очень опасен, так как в приступе ярости и убить можно. Собственно, именно так обычно и калечат, и убивают. Для ребенка оборачивается либо виктимностью и зависимостью, либо стойким отторжением от родителя, страхом, ненавистью.
6. Месть. Не так часто, но бывает. Помнится, был фильм французский, кажется, где отец бил сына как бы за то, что неусердно занимается музыкой, а на самом деле, – мстил за то, что из-за детской шалости ребенка погибла его мать. Это, конечно, драматические навороты, обычно все прозаичнее. Месть за то, что родился не вовремя. Что похож на отца, который предал. Что болеет и «жизнь отравляет».
Последствия такого поведения печальны. Аутоагрессия, суицидальное поведение ребенка. Если родитель так сильно не хочет, чтобы ребенок жил, он чаще всего слушается и находит способ. Ради мамочки. Ради папы. В более мягком варианте становится старшим и утешает, как в том же фильме. Реже – ненавидит и отдаляется.
7. Садизм. То есть собственно сексуальная девиация (отклонение). Вряд ли это новая мысль, но порка очень похожа символически на половой акт. Обнажение определенных частей тела, поза подставления, ритмичные телодвижения, стоны-крики, разрядка напряжения. Не знаю, проводились ли исследования, как связана склонность физически наказывать детей (именно пороть) и степень сексуального благополучия человека. Мне вот сдается, что сильно связаны. Во всяком случае, самые частые и жестокие порки наблюдались именно в тех обществах и институтах, где сексуальность была наиболее жестко табуирована или регламентирована, в тех же монастырских школах, частных школах, где традиционно преподавали люди несемейные, закрытых военных училищах и так далее.
Поскольку в глубине души взрослый обычно прекрасно знает, в чем истинная цель его действий, городятся подробные рационализации. А поскольку удовольствия хочется еще и еще, строгость усиливается все больше, чтобы всегда был повод выпороть. Все это описано, например, в воспоминаниях Тургенева о детстве с мамашей-садисткой. Так что, если кто с пеной у рта доказывает, что бить надо и правильно, и начинает еще объяснять, как именно это делать, да чем и сколько, как хотите, а у меня первая мысль, что у него проблемы на этой самой почве.
Самый мерзкий вариант – когда избиение подается ребенку не как акт насилия, а как, так сказать, акт сотрудничества. Требуют, чтобы сам принес ремень, чтобы сказал потом «спасибо». Говорят: «Ты же понимаешь, это тебе во благо, я тебя люблю и не хотел бы, я тебе сочувствую, но надо». Если ребёнок поверит, система ориентации в мире у него искажается. Он начинает признавать правоту происходящего, формируется глубокая амбивалентность с полной неспособностью к нормальным отношениям, построенным на безопасности и доверии.
Последствия разные. От мазохизма и садизма на уровне девиаций до участия в рационализациях типа «меня пороли – человеком вырос». Иногда приводит к тому, что подросший ребенок убивает или калечит своего мучителя. Иногда обходится просто лютой ненавистью к родителям. Последний вариант самый здоровый при подобных обстоятельствах.
8. Уничтожение субъектности. Описано Помяловским в «Очерках бурсы». Цель – не наказание, не изменение поведения и даже не всегда получение удовольствия. Цель – именно сломать волю. Сделать ребёнка полностью управляемым. Признак такого насилия – отсутствие стратегии. У Помяловского те дети, которые весь семестр старались вести себя и учиться хорошо и ни разу не были наказаны, в конце были жестоко пороты именно потому, что «нечего». Не должно быть никакого способа спастись.
В менее радикальном варианте, представленом во всей дисциплинарной модели, тот же Локк говорит буквально: «Волю ребенка необходимо сломить».
Чаще всего встречаются пункты 3 и 4. Реже 5 и 6, остальное еще реже. На самом деле 2 тоже, думаю, часто, просто про это не говорят, поскольку оно не выглядит проблемой и, наверное, ею и не является.
А вообще, по данным опросов, половина россиян используют физические наказания детей. Такой вот масштаб проблемы.
«Не хочу бить!», – что делать?
Бороться с «жестоким обращением с детьми» сегодня тьма желающих, а вот помогать родителям, которые хотели бы перестать «воспитывать» подобным образом мало кто хочет и может.
Я безмерно уважаю тех родителей, которые, будучи сами биты в детстве, стараются детей не бить. Или хотя бы бить меньше. Потому что их Внутренний родитель, тот, который достался им в наследство от родителей реальных, считает, что бить можно и нужно. И даже если в здравом уме и твердой памяти они считают, что этого лучше не делать, стоит разуму ослабить контроль (усталость, недосып, испуг, отчаяние, сильное давление извне, например, от школы), как рука «сама тянется к ремню». И им гораздо труднее себя контролировать, чем тем, у кого в «программе» родительского поведения это не записано и ничего никуда не тянется. Если им все же удается контролировать себя, – это здорово. То же относится к крику, молчанию, шантажу и так далее.
Итак, что же делать родителям, которые хотят «завязать»?
Первое – запретить себе фразы типа «ребенок получил ремня». Особенно меня передергивает от «ему по попе прилетело». Это языковая и ментальная ловушка. Никто сам по себе ничего не получал. И уж точно никому ничего от мироздания не прилетало. Это вы его побили. И под видом «юмора» пытаетесь снять с себя ответственность. Как кто-то написал: «он совершил проступок и получил по попе, – это естественные последствия». Нет. Это самообман. Пока вы ему предаетесь, ничего не изменится. Как только научитесь хотя бы про себя говорить: «Я побил (а) своего ребенка», –удивитесь, насколько вырастет ваша способность к самообладанию.
То же самое с фразами типа «без этого все равно нельзя». Не надо обобщать. Научитесь говорить: «Я пока не умею обходиться без битья». Это честно, точно и обнадеживает.
В той книжке, про трудное поведение, которую я цитировала, главная мысль такая: ребенок, когда делает что-то не так, обычно не хочет плохого. Он хочет чего-то вполне понятного: быть хорошим, быть любимым, не иметь неприятностей и так далее. Трудное поведение – просто плохой способ этого достичь.
Все то же самое справедливо по отношению к родителям. Очень редко кто ХОЧЕТ мучить и обижать своего ребенка. Исключения есть, это то, о чем шла речь в пункте 8, с оговорками – 6 и 7. И это очень редко.
Во всех других случаях родитель хочет вполне хорошего или, по крайней мере, понятного. Чтобы ребенок был жив-здоров, чтобы вел себя хорошо, чтобы не нервничать, чтобы иметь контроль над ситуацией, чтобы не стыдиться, чтобы пожалели, чтоб все как у людей, чтобы разрядиться, чтобы хоть что-то предпринять.
Если понять про себя, чего ты на самом деле хочешь, когда бьешь, какова твоя глубинная потребность, то можно придумать, как удовлетворить эту потребность иначе.
Например, отдохнуть, чтобы не надо было разряжаться.
Или не обращать внимания на оценки посторонних, чтобы не стыдиться.
Или убрать какие-то опасные ситуации и вещи, чтобы ребенку не угрожала опасность.
Или что-то превратить в игру, чтобы контролировать ситуацию весело.
Или сказать о своих чувствах ребенку (супругу, подруге), чтобы быть услышанным.
Или пройти психотерапию, чтобы освободиться от власти собственных детских травм.
Или изменить свою жизнь, чтобы не ненавидеть ребенка за то, что она «не удалась».
Привычка эмоционально разряжаться через ребенка – это просто дурная привычка, своего рода зависимость. И эффективно справляться с ней нужно так же, как с любой другой вредной привычкой: не «бороться с», а «научиться иначе». Не «с этой минуты больше никогда», – все знают, к чему приводят такие зароки, а «сегодня хоть немного меньше, чем вчера», или «обойтись без этого только один день» (потом «только одну неделю», «только один месяц»).
Не пугаться, что не все получается. Не сдаваться. Не стесняться спрашивать и просить помощи. Держать в голове древнюю мудрость: «Лучше один шаг в правильном направлении, чем десять в неверном».
И помнить, что почти всегда дело в собственном Внутреннем ребенке, обиженном, испуганном или сердитом. Помнить о нем и иногда, вместо того чтобы воспитывать своего реального ребенка, заняться тем мальчиком или девочкой, что бушует внутри. Поговорить, пожалеть, похвалить, утешить, пообещать, что больше никому не дадите его обижать.
Это всё происходит не быстро и не сразу. И на этом пути нужно очень друг друга поддерживать супругам, и знакомым, и просто всем, кого считаете близкими.
Зато, если получается, выигрыш больше, чем все сокровища Али-бабы. Приз в этой игре – разрыв или ослабление патологической цепи передачи насилия от поколения поколению. У ваших детей Внутренний родитель не будет жестоким. Бесценный дар вашим внукам, правнукам и прочим потомкам до не знаю какого колена.
Папа для маленькой девочки практически "Бог". Что происходит, когда "Бог" бьет?
Взгляд на последствия применения ремня для "воспитания" девочки от мужчины-психолога из опыта работы со взрослыми клиентками.
Тема, про которую почему-то в прессе, издательствах не принято говорить. От нас зависит, можем ли мы что-то изменить в "привычных" методах воспитания, разорвать круг насилия хотя бы в некоторых семьях.
Не буду повторятся, сразу к нюансам, в чем особенность применения ремня для "воспитания" девочки и отличия от порки мальчика.
Природой так отпущено, что женская энергия больше принимающая, а мужская больше дающая. Так продляется род, дается жизнь Живому. Инь и Ян. Шакти и Шива. Материнская энергия создает уют, принятие, защищает то, что внутри. Отцовская энергия оберегает от внешних угроз, поддерживает в развитии, готовит к внешней жизни и Вызовам. Эти функции могут на себя брать и мать и отец, поскольку в нас обе энергии присутствуют- - вспомните монаду, где они перетекают друг в друга.
Однако девочка будет вырастать биологически в женщину, будущую мать, давать и вскармливать дитя в своем теле. Мальчик же должен вырасти в мужчину, который даст защиту и опору женщине на период беременности и вскармливания ребенка, заботы о нём. То есть, у них разные задачи и отношение к ним родителей тоже будет разным.
Мальчика готовят к вызовам, борьбе, добыванию ресурсов. То есть, лишения, ограничения, битвы, травмы - это всё будет частью его повседневности, это будет его инициации во взрослую жизнь. Насилие со стороны отца, порка в виде "воспитания", мальчиком может уже восприниматься как вызов, как способ вытерпеть трудности, как первый шаг к победе, даже через поражения. "Вырасту, дам сдачи".
Другой вопрос, каким вырастет ребенок эмоционально, что будет с чувствами и переживаниями. Помните? "Я старый солдат и я не знаю слов любви". Конкуренция отца и сына это про те самые "меряются пиписьками". Травматично, но всё же преодолеваемо, даже своими ресурсами во взрослом возрасте. Понятно, отец может и "забить" силу сына, превратить того в "тряпку", но это надо сильно стараться и явно это уже не "воспитание", а "ломка".
Девочке же не надо настолько готовиться к вызовам, к преодолению физических страданий, травм, чтобы двигаться по жизни. Борьба не её основная задача.
А теперь представим, что отец физически или морально, через вербальную агрессию давит на девочку, как он считает "воспитывает". Как и любое живое существо при нападении, при причинении боли, давлении, девочке не останется выбора, как пытаться себя отстоять, защититься. Животные кусаются, царапаются, а если не получается, то убегают. Вернее, сперва убегают, а если не смогли, то дерутся.
Какие возможности у девочки убежать из семьи? Убежать от "воспитателя" отца, хватающегося за ремень? Куда бежать? Сперва к матери. А что обычно скажет мать ей? Что мать сделает? Вот тут и варианты, по которым пойдет травматическое развитие. Защитит, отвернется, возьмет ребенка и уйдет из дома, наругает девочку, поплачет и призовет потерпеть и т.д и т.п. С клиентом обычно это и разбирается, потому что это все оставляет след в психике. Особенно если ситуация повторялась многократно.
Какое здоровое поведение матери? "Убери ремень! Не смей бить ребенка!" - если муж трезвый. И схватить детей и выбежать, если муж пьяный и агрессивный. Ничуть не лучше, если на глазах детей, отец будет бить их мать. Травма не из самых слабых, особенно если на глазах у мальчика.
Что дальше? Разговор жены с мужем, БЕЗ ДЕТЕЙ! Про то, что если он ещё раз попробует ударить, она разведется и общаться с детьми он будет только по решению суда в безопасной для них обстановке. Страшно потерять мужа? А представьте, как страшно детям терять любимого отца, когда тот превращается в "демона воспитания"? Если не вы его защитите, то кто?
Но, это если вы ремень или удары рукой не считаете "нормальным" воспитанием. И если есть, конечно, куда уйти. Бывает что нужно время, ресурсы - чтобы уйти. Сочувствуйте ребенку и просите у него прощения, что, вы, как мать, не можете дать ему безопасность. Физическую безопасность - ведь это ЕГО тело и НИКТО не имеет права делать ему больно. Даже в целях воспитания.
Так почему же для девочек так травматично насилие отца? А "воспитание" ремнём - это физическое насилие, поскольку нарушает физическую целостность кожи и мягких тканей ребенка. Даже просто ДЕМОНСТРАЦИЯ ремня является насилием, поскольку ребенок в голове достроит картинку ужаса, когда он получает по телу ремнем. Страх превратит отца в монстра, а себя в жертву. "Послушание" будет именно из страха, а не из ПОНИМАНИЯ ситуации. Это дрессировка!!!
Папа для маленькой девочки практически "Бог". Сильный, всё решающий и умеющий. Способный горы свернуть. Он гарант безопасности и процветания. Он Мужчина! Он отличается от мамы. Он объект поклонения, он тот, от кого она хочет услышать, что она "принцесса". Та самая "надёжная спина и опора", о которой потом мечтают женщины, ища ее в мужчинах. 15 кг девочки и 80 кг отца, сопоставьте размер рук, представьте папины руки, на которые опирается ребенок. Его руки закрывают почти всю спину!!! С такой опорой ничего в мире не страшно!
Кроме одного, если эти руки берут ремень, ударяют этой рукой, кидают оскорбительные слова типа "шлюха и б*ядь, такая же как твоя мать". Или открыто заявляют "заткнись, не нарывайся, сейчас получишь, доиграешься", живо рисуя картинку воплощения этого в мозге у девочки, если уже был опыт насилия. Многие описывают, что им "хватало" даже просто крика отца - все тело парализовывало и было страшно до одури.
Почему так? А потому, что те самые крепкие руки могут ударить, сделать больно, отшвырнуть, придавить и даже придушить. Твой "Бог" тебя и убивает. В этот момент весь мир рушится у девочки, ведь мир предает её. Мир - это страшное место и от разгневанного "Бога" нет защиты.
Папа из защитника превращается в агрессора. Но если в жизни животных с агрессором борятся, то как бороться с папой-"Богом"? Кусаться? Царапаться? Многие девочки пробуют, но чем это скорее всего закончится? "Ах ты ещё царапаться? Ну ты нарвалась!". И тогда девочка понимает, что её защита ей же встала боком. Лучше уж не бороться, когда рядом кто-то сильнее и страшнее.
Вот она выросла, стала подростком, её сильный мужчина зажал в лифте, толкает в машину, придушил в переходе. Что ей присоветует детское решение? Скорее всего "сдайся, а то будет страшнее". Действительно есть ситуации, пистолет у виска, к примеру, где сдаться оправданно, но в большинстве ситуаций есть и ногти, и зубы, и локти, и визг, и можно вырваться и сбежать. Скажем "спасибо, папа" за воспитание ремнем и оплеухами?
Если мать не защитила, то у девочки скорее всего будет внутри жить вывод, что от агрессии мужчины нет защиты, что он может себя вести как хочет и ему ничего за это не будет. В одном из вариантов будущая жена, которую бьёт муж, "воспитывая" её как жену уже, ведь это "НОРМА" жизни. И как когда-то её родная мать не унесла её от агрессора-отца, так и теперь она сама себя не "уносит" от агрессора мужа. Выдрессировалась.
Но может сработать и другая реакция. Девочка не сломалась! Собрала всю свою энергию, боль, волю, в кулачок и дала себе обещание никогда не сдаваться, выдержать всё! Правда позитивные качества в нашем обществе? Соглашусь, для взрослых людей сталкивающихся с реальным миром. А для ребенка в 3-5 лет. Ну может чуть старше... Собраться-то соберется, а расслабиться? А принять, что Мир безопасное место, а не место где только "выживают"?
И вот тут девочка идет в "накачивание" роли, архетипа женщины-воительницы, амазонки. Женщины борющейся за справедливость, за права обиженных, защищает других женщин, да и себя. Где надо и где не очень надо . Среди олимпийских богов называется "архетип Артемиды". По мифу, она соревнуется с братом Апаллоном в точности стрельбы. На брошенный им вызов застрелить очень вдалеке лань, она стреляет и убивает... но не оленя, а своего возлюбленного.
Символически, это означает что девушка охвачена маскулинной энергией, "меряется пиписьками" и убивает Любовь . Автор книги "Богини в каждой женщине" Джин Шинода Болен относит Артемиду к "богине-девственнице", одной из трёх, которой трудно выстроить нормальные отношения с мужчиной. А какие отношения, если девочка приняла решение не сдаваться, быть всегда воином и ни в чем не уступать мужчинам. Помните про "принимающую энергию"? Она ведь так и будет "бороться" со своим мужчиной за власть, за справедливость. Когда тут "отдаться"-то?
Ну и про "папу-Бога". Вырастет девочка и каким она будет видеть Яньскую, маскулинную часть Божественности? Что она на фигуру Бога-Отца спроецирует? Скорее всего наказуещего, "воспитывающего ремнем" папу. Чувство вины, что "я делаю что-то не так, раз любимый папа злится и хватает ремень" перейдет скорее всего в "грех", вину перед Господом. И будет ощущать "всенаказуещего, карающего Бога".
К религии это будет иметь мало отношения, поскольку нет контакта с Высшей Силой, Богом, а застрявшая проекция на сильную отцовскую фигуру. Всё же Бог Отец о нас заботится, как о пастве своей. Ну или справедлив, по крайней мере. Не хочу лезть глубоко в тему, в которой не специалист. Но точно не будет контакта зрелой женщины с тем что Выше, сильнее, властнее. Опять таки, может и в спор войти, если много артемидной энергии. Ну какое там смирение? Откуда ему взяться, если вокруг сплошной "властный отец". А без смирения как проходить ЗАпредельные ситуации, горе, потери, вызовы? На кого и что опереться?
Но всё же, про девочек. Что важно девушке, женщине, жене в отношениях? Любовь, принятие, восхищенный взгляд мужчины. Она хочет быть Королевой для своего Короля. Вместе править царством их семьи. Девочка хочет быть принцессой для папы, хочет, чтобы папа ею восхищался, говорил что "ты у меня самая красивая, ты принцесса!". И девочка "влюбляется" в папу, даже хочет выйти за него замуж. Речь идет про возраст в районе 3,5-5 лет, телесно-ориентированные психологи называют это "структура сексуальности".
Психоаналитики называют "комплексом Электры" конкуренцию девочки с мамой за право "обладать" папой. Девочка хочет, чтобы папа принадлежал ей, был её "мужем". Ни о каком сексе тут речи не идёт, поосто в этот период начинает формироваться половая идентичность, девочка яснее понимает что она будущая женщина. Её тело начинает расцветать, девочка ну очень по-детски влюбляется и от этого периода зависит развитие и подростковой влюблённсти и способности любить зрело.
И вот этот "объект любви" вдруг превращается в монстра с ремнём, или даёт сильные затрещины, или угрожает, или "всего лишь" орет. Для него она уже не "принцесса", а нарушитель порядков, преступница практически, которую надо наказать. Она вынуждена продолжать "любить" этого монстра. И даже если он не прав на все 100%, то из любви к нему, она может и не признать это внутри своей психики. "Я плохая! - скажет она себе, направляя на СЕБЯ ту агрессию, которая должна бы была достичь папы. Но как тогда его "любить", если принять, что он монстр? А как отказаться от любви, как принять эту боль потери отца, который тебя любит и не тронет пальцем?
И, как я описывал в моем примере, если любовь болезненна в детстве, человек будет встречаться с "болезненной любовью" и во взросдой жизни. Либо иного не знает, либо чтобы "переиграть" и получить не болезненную, либо вообще избегать отношений, в которых есть любовь. Каким может оказаться муж у той девочки, где отец бил-кричал-"воспитывал ремнем"?
Могут быть разные варианты. В психологии часто их называют "сценарии", их много. Два типовых: либо ну очень похожим на отца, властным и агрессивным, либо "ни рыба, ни мясо", чтобы пальцем не тронул. Последний вариант, по тому как было у моих клиенток, очень обманчив. Вроде и не агрессивный, но зато вполне может быть "пассивная агрессия". Толком не зарабатывает, сидит дома никуда, не ходит, выпивает, подкалывает, обесценивает, ссорится с подругами и родителями.То есть "наказывает", только не впрямую. И выбешивает .
Очень часто клиентки, у которых папа "воспитывал" через силу, путают не управляемую агрессию и настоящую мужскую Силу . Потребность как у женщины быть рядом с Сильным мужчиной остается, но в раненой психике нет иного образца, как "мужчина-с-ремнем". Чуть повысит мужик голос, чуть включит власть и на горизонте уже свист ремня или удар рукой. Откуда тут взяться отношениям? В итоге рядом "мужик-тряпка", который ну просто выбешивает. Кстати, если он выпьет, вполне и за топор может схватиться.
И ещё момент. Если отец из защитника в агрессора превращается, то что будет выросшая девочка ожидать от мужчин? Стабильное поведение? Принятие её такой как она есть? Прощение ошибок? Поддержку её там, где ей трудно? Будет ли вообще ей нужен рядом мужик, чтобы в современном мире справляться с трудностями? Особенно, если он скорее всего буде "капать на мозг"? Захочет ли успешная в карьере или бизнесе женщина слышать оскорбления, терпеть давление, слушать оценки от мужчин? Будут ли у неё опции договариваться или она будет сразу хлопать дверью, чтобы не повторилось то, что было в детстве с папой.
Кстати. Вынос мозга папой, когда он зудит, ноет, наезжает, поругивает, воспитывает часами не менее тяжелое насилие чем удар. Ведь девочка превращается в заложника, а папа в террориста. Ей просто не куда идти, и она терпит и терпит и терпит. Многие клиентки восклицали: "Лучше бы ударил!".
Как вы думаете, насколько такой выросшей девочке в женщину захочется терпеть в "тюрьме брака"? Чаще всего от самой идеи выяснения отношений, конфликта её уже будет тошнить. И конфликт накапливается, накапливается и семья скорее всего распадается. Это "вербальное насилие", часто прикрываемое "заботой о ребенке".
Ну и очень скользкая тема. Я не сверх специалист в этом, поэтому кратенько. Тема ну очень трудно прорабатываемая. Да если еще психолог мужчина. Ремень чаще всего куда попадает? По попе. По низу спины. Иногда особо "креативные" папы задирают кофту, спускают штанишки. А у девочки период развития сексуальности. А может вообще уже и в школу ходит, а там уже и с мальчиками и дружится и знает, что оголяться не хорошо.
И вот смыкается сексуальность, детская "любовь" к папе и физическая боль в нежных, мягких местах. И стыд от того что голенькая и одноврменно возбуждение. А где гарантия, что папа в этот момен видит перед собой дочку? Если бьет, то явно уже не в адеквате. А перед ним голое "женское" тело, пусть и юное. Кричащее. А где ещё кричат женщины? А поди найди 10 отличий в криках боли и... . И что тогда видит девочка перед собой? Вернее "кого"? И как это может сказаться потом на её сексуальных пристрастиях? А на эмоциональных? "Любовь - это когда больно!".
Ну и последнее. Самооценка. "Я плохая!" "Я недостаточно хороша!"... для папы, а папа "Бог"! И может ли такая женщина претендовать на Короля в отношениях? Может ли она быть уверена в себе? Имеет ли она право на ошибку, если папа ТАК недоволен что хватается за ремень? Будет ли такая девочка, девушка, женщина доказывать всю свою жизнь папе, а потом и Миру, что она ДОСТОЙНА его/их любви и принятия?
Что придётся ей пройти, чтобы сказать: "Я могу любить и быть любимой. Со мной все в порядке. Я достаточно хороша. Я Женщина, и достойна Уважения и чтобы со мной считались!"? Что придется ей пройти, чтобы вернуть, войти в свою Женскую Силу"?
Вы действительно верите в "воспитание" ремнем, шлепками, оплеухами, криком, бойкотами? А что является тогда "целью" такого воспитания? Вы уверены что это приведёт девочку к счастью?
Я печалюсь. Потому что через меня как психолога, как фасилитатора в мужских группах, прошли сотни мужчин, мамы которых были "воспитаны" ремнём и криками отцов, дедов, отчимов. Та агрессия, которая была адресована мужчине-родителю, выливается на сыновей. В ход идут уже "знакомые" методы воспитания. И кто вырастает из таких мальчиков, знаете? "Я старый солдат, и я не знаю слов любви". Патриархат, говорите? опубликовано
