Таких, как эта малышка, в России, по данным Федеральной службы исполнения наказаний на май 2005 года, числятся 544 ребенка. Все они содержатся в 11 тюремных детских учреждениях.
Приговор на двоих
Интерес к младенцам в зонах вспыхивает периодически. О них вдруг вспоминают журналисты, чиновники, правозащитники. В прессе появляются пространные рассуждения на тему как плохо, если первое, что видит младенец, - это охранник на вышке. Подобные всплески интересов обычно бывают приурочены к двум событиям - большому и маленькому. Большой - это грядущая амнистия, а маленький - визит очередного крупного чиновника в женскую зону, где есть ясли для младенцев. Оба события бывают нечасто.
Споры - хорошо или плохо начать жизнь с колонии интересуют многих, кроме самих матерей-заключенных и тех, кто работает в колониях с детьми. Для них рождение или первые годы жизни младенца за колючей проволокой - просто жизнь.
В среднем по России за год в местах лишения свободы рождается полтора десятка ребятишек. Остальных мамы привозят с собой. По закону, если у осужденной есть дети в возрасте до трех лет, то она имеет право либо оставить ребенка на попечение родных, либо взять его с собой. Та же ситуация и с теми, кто попадает в места лишения свободы будучи беременной. Такие женщины после рождения могут передать младенца родственникам, а могут оставить при себе. Чаще всего оставляют. Причин несколько. Во-первых, ребенок все время заключения будет рядом, а дома часто элементарно некому за ним ухаживать. А тут, на зоне, с малышом можно ежедневно общаться. Это, если так можно выразиться, бескорыстная причина. Но есть и корыстная. Режим для мамочки и просто осужденной женщины в местах лишения свободы - это две большие разницы.
Декрет по статье
Беременные женщины попадают за решетку не так уж и редко. Ожидание малыша не считается состоянием, при котором в тюрьму не посадят. Если преступление небольшой тяжести, то могут до суда оставить на свободе, учитывая состояние. И это, пожалуй, все "льготы". Остальные послабления и без кавычек будут на зоне.
Что делать с будущими и уже состоявшимися мамами, которые оказались за решеткой, регламентирует закон. Там расписано все, вплоть до мелочей:
"В местах содержания под стражей для беременных и женщин, имеющих при себе детей, создаются улучшенные материально-бытовые условия, организуется специализированное медицинское обслуживание, устанавливаются повышенные нормы питания и вещевого обеспечения. Не допускается ограничение продолжительности ежедневных прогулок. Не может быть применено в качестве взыскания водворение в карцер..."
В общем, существующие правила содержания таких женщин, конечно, комфортнее, чем у остальных сиделиц. Ведь сажать их можно только в камеры, где содержатся матери с детьми и беременные. Кровати в камерах должны быть только одноярусные, окна с решетками, но без жалюзи...
Хотя правильность законов, как водится у нас, компенсируется не всегда их скрупулезным исполнением. Это касается в первую очередь не колоний, а следственных изоляторов. Там обычно напряженка с местами и количеством сидящих.
Впервые про беременную женщину за решеткой упомянуло Соборное Уложение в 1649 году. Это Уложение - прообраз нынешнего Уголовного кодекса. По нему, женщину, ожидающую ребенка, можно было не только арестовывать, но и казнить. Кстати, именно в связи с беременными впервые в России появилось такое понятие, как отсрочка исполнения приговора. Так вот, по древнему закону, казнить женщину было можно, но с отсрочкой до родов. А после рождения малыша - пожалуйста. В том Уложении казнь вообще была предусмотрена за шесть десятков преступлений.
Приговор почти не слышен
Но до того момента, пока маленький человек попадет за решетку, он может выслушать и приговор.
Из рассказа Елены В.:
Суд начался, когда Оленьке было три месяца. Оставить ее в камере было некому. Медсестра ни одна не согласилась побыть с ребенком, для них это не обязанность, а оставить чужой зэчке стремно. Кто знает, что от нее можно ждать. Всю неделю, пока шли слушания, нас возили в суд. Был разгар лета. Духотища. С молоком у меня проблема, так что надо было все возить в бутылочках. А оно от жары сворачивалось. Перепеленать тоже негде. Ребенок все время на руках орал, а судья даже сидеть не разрешала. Показания надо было давать стоя с Ольгой на руках. Весь суд прошел для меня как в тумане. Ни отвечать, ни спрашивать, ни говорить, а уж тем более думать в такой ситуации я не могла. Ребенок не замолкал, я дергалась, а судья не прервалась ни на минуту...
Кстати, при отправке в суд подсудимого положено обыскивать, как и при возвращении. Елена рассказала, что ребенка всякий раз тоже обыскивали. По настоящему отдохнула Елена, по ее словам, лишь на зоне, когда Оля попала в тамошний садик.
К слову, не у всех женщин нет выбора - брать или не брать младенца в суд. Многие берут лишь для того, чтобы получить, как им кажется, возможность более легкого приговора. Повлиял ли ребенок на срок матери, установить не удалось.
Мадонна в законе
Для обывателя, не связанного с местами лишения свободы, уже сам факт, что где-то дети растут и делают первые шаги за колючей проволокой, - шок и ужас. С одной стороны, это действительно так. Но у каждой медали есть обратная сторона. Существует такая и у тюремного детства.
Лучше всего о нем могут рассказать сами работники домов ребенка в зонах. По их словам, нормальные матери, которые трясутся в колонии за свое чадо, мечтают выйти на свободу с ребенком и дать ему нормальное детство, конечно, есть, но их не большинство. Для многих воспитанников здешних домов малютки выбор стоял весьма простой - жизнь в колонии или смерть на воле. Образ жизни определенной категории беременных женщин и молодых мам "на гражданке" не предполагает нормального питания, отказа от алкоголя и наркотиков, регулярного посещения врача, режима...
У детей некоторых мамаш первые годы жизни в тюремном садике, может быть, самые счастливые
Когда в колонию самой ближайшей к столице области привезли Эльвиру К. с годовалым малышом, то здешним врачам в доме малютки стало по-настоящему плохо. Истощенный, в болячках и каких-то язвах младенец не мог даже плакать. Его выхаживали несколько месяцев. Оказалось, что на воле горе-мамаше было совсем не до Юрика. Она лишь изредка "кормила" его... хлебом, размоченным в водке, чтобы больше спал и не мешал жить матери и ее гостям.
Сегодня Юра совершенно нормальный карапуз с пухлыми щечками, который называет мамой всех здешних женщин. А свою настоящую - нет. Она просто к нему не ходит, а в выделенное для посещения детей время предпочитает перекурить на лавочке с товарками. Здешние нянечки говорят, что если Эльвира, выйдя на свободу через полгода, заберет ребенка с собой, то он, скорее всего, погибнет. Судимость у Эльвиры далеко не первая и менять свой образ жизни она не собирается.
Среди определенной категории осужденных женщин оказаться на зоне мамочкой считается чуть ли не удачей. Кормят их лучше, врачи ближе, работу дают не тяжелую. С семи месяцев беременности, как и на воле, положен декретный отпуск.
По закону, держать малыша в доме малютки при колонии можно до трех лет. Потом, как предполагается, их или отдадут родственникам, или отправят в интернат на воле. Но сплошь и рядом руководство колоний идет навстречу, если матери сидеть недолго и если она попросит не отправлять ребенка. Задерживают детей по просьбе матери и на год, и больше.
Детки в клетке
У детей плохих мамаш первые годы жизни в тюремном садике, может быть, самые счастливые в детстве. Звучит парадоксально, но это так. И вот почему. Как правило, малышей в таких домах малютки при зонах не больше десятка. Персонал - врачи, няни, воспитатели набирают из местных жительниц. Располагаются колонии для мам с детьми в глубинке, где часто никакой другой работы нет. Поэтому местные женщины трудом в колонии дорожат, ведь другой не найти. Текучки кадров не наблюдается. Мать лишь посещает ребенка. А обслуживают его - кормят, моют, лечат, встают по ночам, меняют ползунки сотрудники дома малютки. Как они говорят, многие из здешних мамочек никогда столько внимания детям уделять не будут. Все материальные расходы на жизнь и лечение детей берет на себя государство. Красть за колючей проволокой в зоне невозможно. Так что здешние дети питаются зачастую лучше, чем многие их сверстники в аналогичных домах на воле.
По словам работников таких домов малютки, серьезная проблема у них только одна - игрушки. Да-да, остро не хватает плюшевых мишек и розовых пупсов. Просто для всего остального есть статьи в бюджете колонии, а для погремушки - нет. Хотя в дар принимать игрушки им позволено. И яркие зайчики, и мячики у детей есть, но их мало и все они - дареные.
Во всех женских зонах для мам с детьми после обеда расписание жизни колонии совпадает с расписанием дня в здешнем садике. Предполагается, что с обеда матери будут общаться с детьми. Но это лишь предполагается. Обязаловки никакой нет. Есть желание - приходи к ребенку, нет желания - свободна. Некоторые мамы и не ходят. Даже на кормление грудью. Но отказ от ребенка не пишет ни одна.
Дело в том, что женщина с малышом в зоне это прямая дорога к амнистии или уменьшению срока.
У всех женщин зоны до сих пор в памяти амнистия начала 2002 года. Тогда помилование коснулось 14 тысяч женщин-матерей. Обошли лишь тех, кто был неоднократно судим или совершил тяжкое преступление.
Отказнички
Для Ирины В. из небольшого сибирского городка осталось, как говорят в армии, "сто дней до приказа". Она практически полностью отбыла свой срок. И уже собирается на волю. Ее маленький сын на волю не выйдет. По крайней мере в ближайшее время. Ирина из стаи мамаш-кукушек. Сына она в доме малютки вниманием не баловала. Объяснив персоналу просто: "Чтоб не привыкать...". Да и сын у нее далеко не первый ребенок. Из трех детей женщины, на воле она родила только старшую дочь. Но где девочка сейчас не знает. Ее лишили родительских прав спустя год после родов за то, что по пьяному делу "забыла" зимой в сквере ребенка на лавочке. Малышке повезло, что в мире есть собачники, которые по вечерам выгуливают псов по темным скверам. Собака и нашла ее. Иначе замерзшего ребенка обнаружили бы лишь утром.
Всех своих детей Ирина подарила государству. Последнего тоже. Отказ она напишет только перед самым выходом, иначе нормальные матери могут устроить ей соответствующие "проводы". Кстати, большинство таких кукушек ждут для подписания отказа именно последнего дня. И практически все отказывающиеся - это женщины, которые уже имели детей.
Ребенка из зоны в таком случае передадут в обычный интернат, и его может усыновить любая семья. Никаких ограничений или специальных процедур для усыновления детишек из зоны не предусмотрено. Но почему-то именно "зоновских" детей усыновляют меньше всего... И среди них самый большой процент тех, кто потом возвращается за колючую проволоку без облегченного режима.
Тюремные ясли
Как заключенные рожают и воспитывают детей на зоне
Ирина Халецкая
Жизнь осужденных женщин, которые готовятся родить на зоне, сильно отличается от обычного режима. Их направляют в специальные колонии, где созданы условия для совместного проживания с ребенком. Таких в России всего тринадцать. Корреспондент РИА Новости побывала в одном из исправительных учреждений во Владимирской области.
Пятьдесят процентов наркоманок
В исправительной колонии № 1 в Головино центр совместного проживания действует с 2012 года. Идея была не новой: первый открылся в мордовской колонии № 2 для рецидивисток. Сейчас в тринадцати исправительных учреждениях осужденные матери и дети до трех лет могут круглосуточно находиться вместе.
Потребность же намного выше. По последним данным ФСИН, в стране свыше 500 заключенных отбывают срок с детьми, однако больше половины живут с ними порознь и видятся лишь изредка.
Контингент в ИК-1 особенный: во-первых, тут содержатся только «перворазы» — около 800 женщин с первой судимостью. Во-вторых, половина сидит по 228-й статье: сбыт и употребление наркотиков.
Еще 130 — за причинение телесных повреждений разной степени тяжести. Остальные — за кражу, мошенничество, убийство. Детей на зоне воспитывают 36 заключенных, но жить с ними разрешено только шестнадцати.
«Размножаешься в неволе»
Лилия Темасова — одна из тех, кому повезло. Ей 28 лет, последние шесть провела за решеткой.
В худшем случае осталось еще полтора года — если не выпустят по УДО (условно-досрочное освобождение). О том, как она здесь оказалась, Лилия говорить наотрез отказывается.
Но ее история по-своему уникальна: в колонии она родила второй раз, а первой дочери — Веронике — уже десять, перешла в третий класс. Родилась и выросла на воле.
Младшую сестру Сашу никогда не видела, но знает о ней и ждет дома.
Темасова признается, что воспитание на воле и за решеткой отличается как небо и земля. Со старшей она занималась сама, выбирала для нее кружки и секции, ориентированные больше на творчество.
«Когда уехала в колонию, дочка осталась с бабушкой и дедушкой. Они Веронику воспитывают по-другому: девочка поступила в гимназию с углубленным изучением иностранных языков, уже получила кучу разных дипломов. Грустно, но сейчас у нас с ней не такая глубокая связь, как с маленькой», — говорит осужденная.
«Я слишком давно здесь. За шесть лет прогресс шагнул настолько далеко, что мне уже не угнаться. Не понимаю и половины из того, что говорит дочка, а она-то в курсе всех последних событий. Для меня это лес. Остается кивать головой и соглашаться. Но дочка меня не стыдится, как это бывает у некоторых заключенных. Наоборот, пугает мальчишек, что «скоро у меня мама освободится — и все, вам крышка», — шутит Темасова.
Маленькая Саша постоянно при маме, ничего, кроме зоны, она не видела.
Лилия вспоминает, как за ней долго ухаживал друг детства, но без взаимности. А когда угодила за решетку, старый друг был одним из немногих, кто поддержал. «Много лет он за мной гонялся. Нагнал в колонии. Здесь я за него вышла замуж, тут от него забеременела. И мне было гораздо спокойнее вынашивать ребенка, нежели на воле, да и воспитывать тоже. Муж надо мной смеется, говорит: «Ты размножаешься только в неволе», — продолжает Лилия.
У матерей, живущих с детьми, свой распорядок. Утром просыпаются, будят ребенка, кормят, одевают и отводят воспитателям в детский сад, а сами идут в промзону на работу. В ИК-1 большое производство, где осужденные шьют зимние куртки.
На промзоне мамы работают только одну смену — до 14:00. И забирают из садика малышей.
«Потом делаем что хотим. Кто-то гуляет, кто-то учится, кто-то отправляется на лекцию, родительское собрание. Удобно, что пока мы работаем, с детьми занимаются психологи, логопеды, развивают моторику, помогают с социальной адаптацией», — делится подробностями собеседница.
Шестеро из сорока шести
В центре сейчас 16 осужденных. Пока это предел - больше мест нет. Но в колонии еще 20 желающих попасть на совместное проживание с детьми. Ждут очереди. Их заявления лежат в ящике стола начальника центра Татьяны Шишигиной. Она в колонии с 1986 года. По долгу службы ей приходилось общаться с самыми разными мамами.
«Мы идеализируем подопечных: для нас они все очень хорошие. На тяжесть статьи, по которой они попали сюда, я даже не смотрю», — признается она.
Хотя отдельных особ вспоминает до сих пор с ужасом. Например, девушку, которая попала в колонию за то, что задушила родную бабушку колготками. «Это я простить не смогла. Велела всем приглядывать за ней, чтобы она из поля зрения никуда не пропадала со своим ребенком. Таких вещей я предпочитаю не знать. Простить, конечно, следовало, но мне было трудно», — говорит Татьяна.
Когда женщина с ребенком освобождается из колонии, органы опеки на месте уже ждут, чтобы поставить ее на учет. Первые месяцы сотрудники опеки звонят Шишигиной, сообщают, как складывается судьба ее бывших подопечных.
И это, говорит она, основная головная боль: «Мне главное, чтобы мама не запила, не вернулась к наркотикам, не украла ничего. Рецидивы мы не лечим, а они, к сожалению, бывают».
Если смотреть на сухую статистику, все в пределах нормы. С 2012 года через центр прошло 46 матерей с детьми, сегодня 25 детей живут в полных благополучных семьях, порядка десяти матерей воспитывают в одиночку, некоторые малыши остались с бабушками. Однако шесть детей - в детских домах. Это значит, объясняет Шишигина, что мать снова совершила преступление и попала за решетку, а ребенка забрать некому.
«Есть женщины, на которых даже не подумаешь, — столько клялась, божилась, что выйдет и возьмется за ум. А через два года узнаю: сидит за торговлю наркотиками уже в другой колонии. Так много это или мало — шестеро из 46?» — задается вопросом Татьяна.
Любить ради «показухи»
Шишигина не раз сталкивалась с мамами, которые любят детей ради «показухи», но в центр совместного проживания они вряд ли попадут - не пройдут комиссию. Их дети так и живут в детском садике под присмотром воспитателей, а заключенные приходят туда в определенные часы ради галочки. «Просто в отряде ее заставили провести время с малышом. Садится в игровой комнате в сторонке, ребенок предоставлен сам себе. Вот такое бывает. Но, к счастью, подобных мамашек все меньше. Психологи и соцработники с ними контактируют, пробуждают в них материнские инстинкты», — объясняет начальник центра.
Про женщин, рожающих в местах заключения, что они специально беременеют, чтобы сократить срок пребывания. Я бы хотела развеять этот миф, который существует как на воле, так и в тюрьме. Я сталкивалась с беременными еще в СИЗО, куда они попадали уже будучи в положении. Их беременность никак не облегчала установленную им меру наказания. Помню, в изоляторе была женщина, которая ходила на заседания с огромным животом, будучи уже на восьмом-девятом месяце. Я удивилась: что же нужно было совершить, чтобы тебя заключили на таком сроке беременности. Оказалось, вполне ординарный случай: кража из супермаркета. В итоге она родила в СИЗО, и только через месяц удалось уговорить, чтобы ее выпустили под подписку о невыезде. Я видела в автозаках женщин, которые ездили на суды с младенцами на руках. Испытание непростое: две клетушки, одна женская, другая мужская, в каждой по 30 человек, большинство из которых курит. В московском изоляторе №6 в Печатниках была отдельная камера №216, где содержались мамочки с детьми. Женщина, уезжая на заседание, могла оставить своего ребенка на сокамерниц. В то время, когда я была в СИЗО, гинеколог приходил крайне редко. Вызвать врача для женщины, у которой начинаются схватки, — целая история: тарабанишь в дверь, зовешь, как там говорят «дежурку», просишь ее вызвать доктора. Естественно, его нет, на месте только фельдшер, а если схватки случаются ночью, то говорят «подожди пока». Порой доходило до критических ситуаций: среди ночи просыпаешься от грохота алюминиевых мисок, которыми женщины стучат по решеткам, чтобы привлечь внимание, и кричат: «Срочно врача!» Я знаю несколько случаев, когда женщины рожали в коридоре, не дождавшись помощи. Если врач все же приезжает, то женщину под конвоем везут в специальную двадцатую больницу в Москве, где есть отделение для тех, кто находится под стражей. Рожает она, пристегнутая наручниками, чтобы, видимо, не сбежала во время родов. Через три-четыре часа женщину везут обратно в камеру, а ребенка оставляют на положенные несколько дней в гражданской больнице. Дай Бог, чтобы у мамы за это время не пропало молоко. Из больницы ребеночка привозят к маме, и их селят в отдельную камеру, где кроме железных кроватей стоят еще и детские. Там я впервые увидела детей, которые спокойно спят под невероятный шум железных дверей. Невозможно передать этот лязгающий звук. Ты сама непроизвольно дергаешься от этого, а они спят беспробудным сном. У этих детишек такое же расписание, как и у их мам: утром проверка, вечером проверка, обед по расписанию. Родивших в СИЗО женщин отправляют уже в колонию, где есть дом ребенка. Их в стране тринадцать, в них содержится около 700 детей.
Вообще для колонии беременные женщины — явление необычное. В основном там все брошенные: кто-то был замужем, но развелся, к кому-то не могут приезжать по финансовым причинам — не у всех есть деньги на билет. У многих не то что свиданий нет, посылок-то не получают. Поэтому забеременеть там могут только те, к кому приезжают мужья на длительные свидания.
Когда я узнала, что беременна, то, конечно, испытала шок, но вопрос, оставлять ли ребенка, даже не стоял. Наверное, меня спасало то, что это был не первенец. Надеялась на свое здоровье и крестьянские корни: представляла, что по уровню условий это будет как в поле в деревне. Не могу сказать, что отношение в колонии ко мне сильно изменилось. Пожалуй, это вызвало дополнительный интерес: я в принципе была не стандартным «клиентом» этого учреждения, а тут еще и такое событие. Прямо меня никто не осуждал, но и жизнь мою никто не облегчил: в 6 подъем, в 10 отбой, в течение дня ни присесть, ни прилечь, рожавшие женщины поймут, что это значит. Прежде всего это тяжело морально, ты постоянно беспокоишься о здоровье ребенка.
Как правило, когда обнаруживают беременность, женщину отправляют в ту колонию, где есть дом малютки, чтобы сразу после рождения туда его забрать. Моя ситуация не совсем стандартна: я не рожала в самой колонии. Примерно за месяц до родов меня перевели в ЛПУ — лечебно-профилактическое учреждение. Первые серьезные анализы, УЗИ мне сделали уже там, когда я была на восьмом месяце. Быть может, врачи и хотели мне помочь раньше, но такой возможности не было: максимум раз в месяц приезжал на зону гинеколог, делали общие анализы крови, мочи. Слава Богу, у меня не было проблем, в противном случае как-то помочь очень тяжело. Само ЛПУ выглядит достаточно забавно, у меня возникли ассоциации с Чеховым, с его описаниями приходских больниц XIX века. Небольшой домик, почти деревенская мазанка, где одна половина — гинекологическое отделение, вторая — родильное. Отделение — это громко сказано: маленькая комнатка, на стенах висят древние щипцы. Пока я там лежала, родили восемь женщин. Один случай сильно врезался мне в память. Девушка-наркоманка родила недоношенную девочку. Врачи удивлялись силе воли ребенка: по всем показателям она не должна была родиться живой, но ребенок еще часов пять боролся за жизнь. Я часто задаю себе вопрос: выжила бы эта девочка, если бы родилась в нормальных условиях? Врачи там опытные, отработавшие в таких условиях по тридцать лет. Все, что можно сделать руками, они делают. Этот роддом при колонии был первым, где принимали роды у ВИЧ-инфицированных. Сейчас это уже не редкость: у нас в СИЗО была ВИЧ-инфицированная мама с ребенком. Мамочки меня поразили: ясно, что это соответствующий контингент, но в моем понимании женщины, готовящиеся к рождению детей, прекрасные, умиротворенные, а не курящие «Приму» или «Яву». При этом я не могу сказать, что они были плохими матерями, все равно старались ухаживать за детишками.
Если нет никаких осложнений, то примерно через пять дней ребеночка и маму везут обратно в колонию, при этом ребенка на скорой помощи, а маму — в автозаке. Иногда происходит разрыв: когда ребеночку нужен дополнительный медицинский уход, его отвозят в гражданскую больницу, а маму все равно отправляют в колонию.
Пожалуй, одна из главных проблем — нарушение связи с ребенком: не знаю, какова здесь «заслуга» пенитенциарной системы. Мама живет с ребенком месяц или максимум два в доме малютки, а дальше она возвращается обратно в отряд и может посещать ребенка в обед и вечером на час. Разумеется, ни о каком кормлении речи не идет. В принципе она может кормить и после возвращения в отряд, но физиологически это сложно: процесс образования молока требует постоянного кормления, нужно сцеживаться, а для этого нет гигиенических условий. Моешься-то раз в неделю, туалет на улице. Поэтому, как правило, кормление прекращается через два месяца. Из-за этого разрыва с ребенком происходит самое страшное: постепенно материнские чувства притупляются. Несколько лет назад ввели такой эксперимент: сделали несколько комнат совместного проживания, где ребенок может жить, как дома, с мамой. Таких комнат очень мало, чтобы туда попасть, нужно быть на хорошем счету у администрации, что не всегда зависит от хорошего поведения заключенной. Когда в доме малютки находится 50 детей, а таких комнат 10, очевидно, что места хватит не всем.
Когда ребенку исполняется три года, его отправляют в детский дом. Иногда делают поблажку: оставляют еще на полгода, если мама должна выйти в течение этого времени. По закону существует некая возможность встречаться с ребенком в детском доме, но в реальности его администрация не хочет брать на себя обузу возить ребенка к маме, а у нее, соответственно, тоже нет такой возможности. Поэтому дети остаются одни именно в том возрасте, когда им так нужна мама.
Есть еще один важный вопрос: в нашей стране не существует системы реабилитации осужденных. Когда ты выходишь, тебе дают 700 рублей, чтобы доехать до дома, даже плацкарт до Москвы стоит дороже. Если у тебя нет родных и близких, у тебя есть только одна возможность — откладывать с зарплаты, которую ты там получаешь. На тот момент, когда я там была, зарплата швеи составляла 500-600 рублей в месяц. Сейчас вроде около двух тысяч. Очень часто бывает, что, выйдя с зоны, женщины теряют квартиры: предприимчивые родственники, «пользуясь случаем», каким-то образом их отнимают. Выйдя из колонии, женщины мало того что не имеют условий для собственной реабилитации, так еще и с ребенком на руках. Неудивительно, что порой некоторые мамочки бросают своих детей на вокзале. Законный выход для освободившейся матери без родных только один — отдать ребенка в детский дом, где можно навещать его на выходных, а самой в это время пытаться найти работу.
Конечно, в колониях разрешены аборты. Тем не менее я знаю, что даже там врачи отговаривали женщин от этого. Если врач видит, что у женщины есть шанс вернуться к нормальной жизни после выхода, то советует родить и потерпеть.
Недавно я была в нескольких тюрьмах в Дании. Невероятно, но у них тюрьма открытого типа без забора, потому что считается, что люди сознательные и не будут бежать, а тех, кому это удалось, все равно рано или поздно поймают. А директор тюрьмы похож на профессора университета: интеллигентный, открытый, ничего не скрывает. Самое главное, там заботятся о том, чтобы человек не выпал из социальной среды: заключенные сами себе готовят, стирают в машинке. Я, например, вышла и забыла, как морковку чистить, потому что ты забываешь, что и как в реальной жизни происходит.
Беременную женщину в Дании сажают только за очень серьезное преступление. Власти предпочитают денежные штрафы. Если женщина все же оказалась в тюрьме, то рожает она все равно в гражданской клинике, находясь там столько, сколько нужно. Только через восемь месяцев женщина идет работать, а ребенок, если его не забрали родственники, находится в детском саду. Утром приезжает такси, забирает малыша и отвозит в обычный муниципальный детский сад, вечером привозит обратно к маме. Меня потрясло такое простое решение этой проблемы. Дети нормально развиваются, социализируются, несмотря на то что мама в тюрьме.
Сегодня мы поговорим о детях рождённых в тюрьме.
«В учреждениях Федеральной службы исполнения наказания ежегодно рождается до 1000 детей (по другим сведениям - 200-300 детей) . Часть из них сразу же попадает на свободу, к родственникам матерей-заключенных. Например, в 2013 году родственники забрали к себе 270 детей, остальные же оказались в местах заключения — в следственных изоляторах и исправительных колониях.
На данный момент существует 13 колоний с домами ребенка, общая наполняемость которых составляет от 800 до 900 мест. Есть совсем небольшие дома ребёнка, есть такие, которые рассчитаны на 100 – 120 человек. К сожалению, наша правоохранительная система и судебные органы работают так, что эти места всегда наполняются. В среднем ежегодно в домах ребенка при колониях находятся около 800 человек.
Пресс-служба ФСИН России в середине 2015-го года сообщала, что «На территории исправительных учреждений исправительно-уголовной системы ФСИН всего находится 13 домов ребёнка, и в них находятся на сегодняшний день 670 детишек в возрасте до трёх лет» ».
Речь пойдет о женщинах, ставших матерями во время заключения и их детях, то есть беременная подследственная или осужденная попала в следственный изолятор или забеременела (например, на свидании) уже в колонии.
Даже если женщина родила за день до того, как попала в тюрьму — ее разлучат с ребенком (дело даже не в том, что пребывание матери и ребенка в тюрьме запрещено законом, скорее, нет правоприменительной практики на данный момент).
Мы знаем статистику, что почти 90% детей, выросших без родителей, в детдомах — идут сомнительным жизненным путем : становятся наркоманами, алкозависимыми, попадают за решетку, занимаются проституцией и прочее. Дети алкоголиков, когда их не разлучают с родителями и они наблюдают пьянки последних — в основном идут по стопам предков.
Дети, на глазах которых родители совершали преступления или попадали в тюрьму — в большинстве копируют последних. Резонно предполагать, что дети, рожденные матерями в тюрьмах повторяют судьбу той, что дала им жизнь.
Об этом и поговорим: кем становятся эти дети, как растут в тюрьме рядом с матерью, с кем остаются по достижению трех лет, воссоединяются ли с матерью после ее освобождения.
Для начала стоит рассмотреть, что есть личность женщины (матери), которая попадает в тюрьму.
Данные за 2011 год: «Сегодня в России отбывают наказание более 62 тысяч женщин, из них около 10 тысяч ВИЧ-инфицированы, около 20 тысяч страдают психическими заболеваниями, 7 тысяч имеют наркотическую зависимость и 620 человек больны туберкулезом. Соответственно и почти все дети из домов ребенка при колониях входят в группу риска».
Сегодня цифры похожие: 52 495 женщины (всего заключенных разных категорий в России на данный момент — 644,7 тыс. человек). Средний возраст женщин-заключенных 37 лет, преступления, за которые они осуждены в основном: кража, экономические махинации, причинение вреда здоровью, убийства (как правило — родственников — бывших мужей. родителей, детей) и др.
10-я часть от всех осужденных в России — женщины, вроде не так много, но, как говорят работники судебной системы, — судьи выносят особо жестокие приговоры осужденным женского пола… С чем это связано — можно только гадать.
У многих женщин, однажды попавших в тюрьму, случается рецидив. Это связано и с изначальным воспитанием, с тем, что женщина, будучи девочкой, росла в неблагополучной семье и с тем, что после выхода из колонии — она подвергается стигматизации, становится изгоем в обществе: на работу ее не берут, относятся как к человеку третьего сорта, психика повреждена и т. д.
Начать жизнь сначала и тем более забрать детей из детдома (если до осуждения у нее были дети или если они родились в колонии и позже попали в детдом) — хотят немногие, а способны единицы . Кто-то не может устроиться на работу, кто-то скатывается в жизненное болото, начинает пить, в итоге опять попадает за решетку…
Некоторые и не хотят уходить из тюрем: женщины по сути становятся антисоциальны, не приспособлены к жизни, утрачивают навыки социального функционирования, умеют существовать только на «нарах», выходя на волю, они не могут ни заработать, нечем платить за квартиру (если последняя есть и ее не отняли пока женщина была в тюрьме), они не могут банально поесть приготовить, потому что разучились или никогда не умели, нет никаких связей, родственники нередко отказываются от таких сестер, дочерей, жен, матерей, в итоге освобожденная не знает, как жить…
Поэтому часть вышедших из тюрем всеми силами стремятся попасть туда вновь.
Нравы в женских тюрьмах — ни для не секрет — гораздо суровее, чем в мужских: женщины более жестоки, агрессивны , без сожалений расправляются с неугодными соперницами или несмиряющимися дамами, не принимающими общий строй и диктаторство. И те, кто находятся внутри всей этой системы со стороны правосудия — говорят, что женская колония — это очень страшно.
Даже пробыв несколько месяцев в заключении — психика меняется навсегда, женщина никогда не станет такой как прежде, можно сказать — никогда не станет обычным человеком, а в некоторых случаях — и нормальным….
Каждый десятый в колониях — болен Вич, 5 % туберкулезом… Добавим сюда фон из неблагополучной семьи, в которой росла осужденная и психические нарушения в той или иной степени почти в 100% случаев. Даже если женщина адекватна — она в редких случаях способна нормально устроиться в жизни, реализоваться в социуме, что опять не оставляет ей выбора — и она либо возвращается на «нары», либо заканчивает еще хуже. Единицы поворачивают жизнь вспять.
Вопрос: что может дать такая мать своему ребенку? Ничего… В большинстве случаев — спасение для детей, когда их разлучают с матерями, а потом ребятишек кто-то усыновляет, это спасение для них…
О нравах в женских колониях, о женщинах, ставших матерями в период заключения в передаче «Женская тюрьма» тк «совершенно секретно»:
Но здесь есть еще один момент:
«В тюрьмах сидят тридцать процентов людей, которые осуждены без вины . Об этом свидетельствуют и статистика Совета по правам человека, и наши наблюдения» (данные организации «Русь сидящая»).
То есть, как свидетельствуют данные организации, кроме тех вот, кого называют асоциальными элементами (ведь перечислены цифры в 20 %, 10 %, а про остальную часть нет однозначных сведений) — есть и невинно осужденные. И, может быть, они заслуживают иного отношения?
Смотря документальные фильмы, я увидела единицы матерей со скромным огоньком материнского инстинкта в глазах… Надеялась заметить хоть кого-то невинно осужденного и скучающего по детям, увидела в нескольких видео всего пару женщин, испытывающих хоть какие-то, пусть смешанные чувства к своим детям.
Есть, конечно, невинно осужденные и есть матери с сохраненным материнским инстинктом. Наверное, есть ныне и были массово в некоторые периоды 20-го века «заключенные-героини», которые за решетку попадали за слово, сказанное поперек тем, кто желал угробить страну. Но всех их очень малый процент, несравненно малый…
И с другой стороны: некоторые мнения раздражают своей поверхностью, например, «женщина, убившая своего мужа, осужденная на лет 5-7 или больше — недостойна видеть малыша , она плохая мать априори, даже если в ней горит искренняя искра любви к ребенку». Откуда мы знаем, что да как было… Есть ситуации, когда не поставишь так вот однозначно вердикт: может, муж ее бил безбожно, а она переборщила со сдачей…
Человек может кричать о своей невиновности, но стоит посмотреть на его поведение, дела и отношение к детям. Есть те, кто признают свою вину, но хотят видеть детей, общаться с ними, и колония ломает таких, если не давать им свиданий с детьми — они деградируют быстрее. Вопрос сложный.
Теперь поговорим о личности самих детей, рожденных матерями в заключении.
«Сегодня в домах ребенка при женских колониях (данные по периоду несколько лет назад) воспитываются 805 детей, из них 319 еще нет года. У 45% из этих 805 детей выявлена врожденная патология, у 40% - заболевания центральной нервной системы, у 19% - гепатит С или гепатит В, 8% рождены ВИЧ-инфицированными матерями».
Вот такая «наследственность»…
Дети могут находиться с матерью только до трех лет, потом их передают в детдом, либо родственникам. Есть еще сейчас такой инновационный, недавно стартовавший в России вариант как фостерная семья. Когда детей берут на временную опеку, пока мама в тюрьме, после передают ребенка маме, если, конечно, она согласна на это. Но такая практика слабо развита у нас в стране на данный момент.
В российских женских колониях от 800-900 мест всего 200 рассчитаны на совместное пребывание матери и ребенка, где дети могут проживать в одной комнате с матерью - как правило это маленькие комнатки по типу «общаг», в основном дети до трех лет живут в детских домах при тюрьмах.
Сюжет передачи «Такая жизнь. Родившиеся в неволе» (три женщины, три истории):
«Анатомия любви» — документальный фильм о детях, рожденных в колониях:
По статистике и наблюдениям воочию пребывание матери и ребенка благоприятно сказывается на обоих. И это касается колоний в том числе.
«Совместное проживание матери и ребенка, это то же, что и жизнь с ребенком дома. Ведь статистика и их внутренние, какие бы то ни было, исследования, по заболеваемости, по рецидивам, отличаются на 2 порядка. Заболеваемость детей, рожденных в тюрьме, при совместном проживании снижается на 43%.
Но это не означает, что мамы в какой-то одной колонии живут со своими детьми все вместе. Нет. К сожалению, выделено лишь небольшое количество мест в каждой колонии. У мамы с ребенком cвоя комната в огороженном от остальной территории месте и КПП. Там живут как в комнате общежитии».
Хочется, конечно, сказать — смотря какая мать… Но маленькие дети любят любых родителей, а вот последние, к сожалению, не всегда это ценят. Есть случаи, когда менялись и женщины, и дети преображались, когда им разрешали жить вместе во время заключения. Некоторые матери забирали детей после освобождения домой. Но это очень редкие ситуации…
Гораздо чаще: малыш лишь средство. Средство улучшения условий пребывания в колонии, смягчения приговора, повод для досрочного освобождения и прочее . Этот ребенок в большинстве случаев никому не нужен… готовы на такое вот «инкубаторство» ради собственной выгоды и те, кто сидят за убийство первого ребенка или.. детей.
«Мамашка» состроит вид благочестивой на время пока есть в этом смысл, а потом ребенка передают в детдом, и о нем больше никто не вспоминает… И как говорят в фильмах: «у этого ребенка был хоть один год в жизни, где его немного любили, где он видел мать какой бы она не была. И порой это единственный счастливый год в его жизни».
Какая может быть судьба у таких детей??
Что касается будущего и «кармы»:
«У детей плохих мамаш первые годы жизни в тюремном садике, может быть, самые счастливые в детстве. Звучит парадоксально, но это так. И вот почему. Как правило, малышей в таких домах малютки при зонах не больше десятка.
Персонал — врачи, няни, воспитатели набирают из местных жительниц. Располагаются колонии для мам с детьми в глубинке, где часто никакой другой работы нет. Поэтому местные женщины трудом в колонии дорожат, ведь другой не найти.
Текучки кадров не наблюдается. Мать лишь посещает ребенка. А обслуживают его — кормят, моют, лечат, встают по ночам, меняют ползунки сотрудники дома малютки. Как они говорят, многие из здешних мамочек никогда столько внимания детям уделять не будут.
Все материальные расходы на жизнь и лечение детей берет на себя государство. Красть за колючей проволокой в зоне невозможно. Так что здешние дети питаются зачастую лучше, чем многие их сверстники в аналогичных домах на воле».
«Для Ирины В. из небольшого сибирского городка осталось, как говорят в армии, «сто дней до приказа». Она практически полностью отбыла свой срок. И уже собирается на волю. Ее маленький сын на волю не выйдет. По крайней мере в ближайшее время. Ирина из стаи мамаш-кукушек. Сына она в доме малютки вниманием не баловала. Объяснив персоналу просто: «Чтоб не привыкать…».
Да и сын у нее далеко не первый ребенок. Из трех детей женщины, на воле она родила только старшую дочь. Но где девочка сейчас не знает. Ее лишили родительских прав спустя год после родов за то, что по пьяному делу «забыла» зимой в сквере ребенка на лавочке. Малышке повезло, что в мире есть собачники, которые по вечерам выгуливают псов по темным скверам. Собака и нашла ее. Иначе замерзшего ребенка обнаружили бы лишь утром.
Всех своих детей Ирина подарила государству. Последнего тоже. Отказ она напишет только перед самым выходом, иначе нормальные матери могут устроить ей соответствующие «проводы».
Кстати, большинство таких кукушек ждут для подписания отказа именно последнего дня. И практически все отказывающиеся — это женщины, которые уже имели детей.
Ребенка из зоны в таком случае передадут в обычный интернат, и его может усыновить любая семья. Никаких ограничений или специальных процедур для усыновления детишек из зоны не предусмотрено. Но почему-то именно «зоновских» детей усыновляют меньше всего… И среди них самый большой процент тех, кто потом возвращается за колючую проволоку без облегченного режима».
Можно написать красивые истории о том, как дети, рожденные за колючей проволокой, стали художниками, артистами, музыкантами, личностями, но таких историй единицы.
Таких историй единицы по сравнению с другими грустными историями, когда дети оказывались никому не нужны, повторяли судьбу своих родителей и прочее.
Замкнутый круг: «Не существует социальной реабилитации заключенных, – психологически бывших заключенных, отдавших долг, получивших возмездие. Казалось бы, за что дальше наказывать. Но они оказываются даже уже не людьми второго сорта. Это люди, которым просто некуда деваться.
В таких условиях нужно обладать огромной силой воли, чтобы забрать ребенка из детского дома. Однако, чтобы забрать ребенка, нужно позаботиться о наличии справок: о месте жительства, о том, что тебя приняли на работу. Получается замкнутый круг.
Как правило, большинство детей в тюрьму для малолетних попадают из детских домов, а потом, опять же, как правило, оказываются уже во взрослой тюрьме, потому что это тот опыт, который как раз не впитан с молоком матери, это то что, воспитано окружением.
Детдомовский ребенок в 60% случаев попадает в колонию для несовершеннолетних «.
И все-таки об историях положительных. Я лично знала только нескольких женщин, которые освободились из тюрьмы и начали новую жизнь, забрали детей из детдома, но все они, эти женщины, уверовали, и стали довольно ревностными христианками.
Женщины, сумевшие повернуть судьбу вспять и после освобождения воссоединившиеся с детьми, нередко становятся активистками движений помощи заключенным. Например, Мария Ноэль, соавтор проекта «Тюремные дети», после освобождения воспитывает двух детей, один из которых рожден в тюрьме.
Женщина радеет как раз за то, чтобы с помощью проекта матери «открыли глаза», чтобы материнство, как дар свыше, осветил однажды согрешивших и исправил:
«Если мама, родившая в тюрьме, прикипит к своему ребенку, она забудет обо всем на свете. У меня есть подопечные, которые отбыли наказание и сейчас находятся в состоянии реабилитации и восстановления семьи.
Одна из них родила в тюрьме и жила на зоне с ребенком, на время расставалась с ним, но сейчас освободилась. Она за своего ребенка готова бороться. Она забудет обо всем на свете. Для нее семья стоит на первом месте.
Мы бы хотели, чтобы этот сильный ресурс – пробуждение материнского инстинкта – был использован. Наши основные задачи: во-первых, чтобы ребенок жил с мамой, во-вторых, не уехал в детский дом, в-третьих, чтобы они воссоединились, если им пришлось расстаться.
Поверьте, две большие разницы: женщина, которая не жила с ребенком, и женщина, которая, находясь в заключении, всегда была со своим ребенком рядом».
И это конечно, правильный подход. Преображение, когда мать из агрессивной преступницы, лишенной ласковых чувств к кому бы то не было превращается в женщину, способную любить своих детей — на самом деле чудо, и преображаются вокруг все, кто это наблюдает. Но все же это редкость…
Тюремным медикам по барабану на тебя. Тем более, если ты на тюрьме, а не на зоне. Ты не работаешь еще, не приносишь им дохода, не шьешь костюмы ментам, пожарникам. Поэтому им на тебя ***. Им не резон тебя даже в больницу везти. У меня как-то была сильная ангина, температура 39, не могла глотать. Попросила у врачихи что-нибудь от ангины. Она говорит:
У тебя есть кубик «Магги»? В кипяток покроши и дыши над ним.
Вот что мне прописала врач. Сейчас они хоть простые таблетки дают, анальгин там. А тогда в хате только и были бульонные кубики.
Через месяц я вернулась в тюрьму. Дочь привезли через трое суток в ужасном состоянии. Конечно, в больнице тюремный ребенок никому не нужен. За ней никто не ухаживал. А в тюремную больницу ребенка не возят, то есть месяц с лишним мы были разделены.
Чем кормила ребенка? Я гадаю на картах, я грузинка наполовину. Гадала на картах, и девочка, которая сидела со мной, мне сцеживала молоко. Когда я была месяц в тюремной больнице, смотрящий за туботделом был грузин. И он мне передал сигареты, а я не курю. Эти сигареты меняла потом на кухне в тюрьме. Через баландера [раздающий еду], который хавчик возит, покупала геркулесовую кашу. Через марлю сцеживала и кормила ее этой жижей от каши. Вот эта жижа - все, что ела Карина. Молоко еще иногда за сигареты покупала.
У нас на всех была одна коляска для прогулок. Внизу был дворик, пустой, одна скaмейка, и все. Никаких игрушек. Гуляли по очереди, раз одна коляска, или на руках. Но однажды приезжали финны или немцы, нас снимали, мамочек. Тюремная администрация выставила все красиво. Привезли по коляске каждой, выставили детское питание, которого мы никогда не видели. И сразу как иностранцы уехали, все обратно отобрали.
Напротив была большая комната закрытая. И со мной сидела девочка, «замочница», вскрывала замки. Давай, говорит, посмотрим, что там. Вскрыла комнату, а там все завалено: питание, коляски, вещи детские. Помощь гуманитарная. Они брали себе, на вынос. Коляски, сумки с питанием, - это все среди сотрудников расходилось.
На тюрьме ребенок живет с матерью до трех лет. Потом его забирают в детский дом или опекуны. Многие сразу отдают. Потому что понимаешь, что это такое... Три года рядом, а потом отдать ребенка.
Когда я сидела, «детских» денег не получала. И когда освободилась, пошла получать. А мне сказали, мол, какие деньги, вы сидели в тюрьме, вас с ребенком содержало государство. Я им тогда высказала:
Позвольте, государство не дало моему ребенку ничего, ни одного рожка молока.
Врачи? Один раз в неделю приходили, и все. По средам. Да и врачи какие. Нам запрещали даже памперсы. Говорили, для детей вредно. Разрешали один памперс в день, если приходит передача. Прокладок женских нет.
