«Потерпи ради детей. У ребенка должен быть отец», — так часто говорят женщинам, у которых есть проблемы в семье. Даже когда бьет и насилует муж. Но что значит на самом деле «сохранить семью ради ребенка»? Во благо ли? И что говорят по этому поводу сами дети? Аня, Оксана и Наташа с ужасом вспоминают детство. Они росли в семьях, где папа бил маму, где отчим приставал к падчерице, где младший брат истязал сестру. Они не знали, куда обращаться, где искать помощи и как объяснить взрослым, что там, где сильный обижает слабого, нет семьи.
Иллюстрации: Лилия Худик
«По телефону доверия сказали, чтобы я не вмешивалась в дела родителей»
— Папа бил маму, — начинает свой рассказ Аня (имя изменено по просьбе героини). — Это происходило все детство. Острее всего помню, когда у меня был переходный возраст — 11-13 лет. Агрессия проявлялась, когда папа выпивал. Он никогда не был алкоголиком, но раз в неделю после работы мог себе позволить. Начинал с банального:
Почему носки мои лежат не там, где я их положил, а постираны и лежат в другом месте?
Находил зацепку. Шел на кухню, где была по вечерам мама. Мог разбить чашку. Такое устрашение — сейчас я тебя поколочу. Потом он закрывал дверь, и я слышала, как он ее бьет. Пыталась зайти внутрь. Когда у меня получалось, становилась между ними. Говорила:
Папа, остановись! Папа, не трогай! Папочка, папочка.
Его как-то гладила. Даже в нем злом пыталась увидеть человека и понять, что ему болит. Иногда он успокаивался. Если нет — все заканчивалось синяками. Попадало и мне.
Он бил маму в основном по голове. И толкал — кухня была не очень большая — ее в стену. Часто меня брал за шиворот и выкидывал в коридор.
Когда он был сильно пьяный, мы с мамой связывали его веревками. Боялись, что сядет за руль — он тянулся водить, как выпьет. Если нам удавалось его связать, мы оставались дома. Не удавалось — уходили к соседям или к маминой сестре. Ее муж тоже бил. Интересно, что когда мы приходили к ним прятаться от папы, и муж тети был дома, он нас жалел, и говорил:
Да, оставайтесь ночевать, какой ужас.
А когда он их бил, они приходили к нам, и уже мой папа говорил:
Ох, какой нехороший Валерка.
Такая смена ролей — от спасителя к насильнику.
Как-то раз я сломала ногу на танцах и ходила в гипсе, на костылях. Когда была очередная драка, мы выскочили с мамой и поехали ночевать к тете. На следующий день мама пошла на работу, а я вернулась домой. Нашла где-то номер горячей линии исполкома, и позвонила, чтобы узнать, что делать в такой ситуации. Телефон был сдвоенный, и пока я говорила, папа слушал. Потом ворвался в комнату, положил трубку, поднял меня за майку и кинул в стенку. Убежать я не могла — нога была сломана. Майка порвалась.
Тетечка из исполкома за эти пару минут сказала мне, что не надо лезть в отношения родителей, все будет хорошо, они сами разберутся. Повторила несколько раз, что я никуда не могу обратиться и что надо мирно решать вопрос.
Когда мама пришла, я ей рассказала. Она пошла разговаривать с папой. И он ее побил. А потом успокоился. Сидел, зашивал мою майку и плакал. Говорил, что так больше делать не будет.
Помню, мама всегда вызывала милицию. Заявлений не писала. Ей и не предлагали никогда. Только пальчиком папе грозили:
Мужчина, успокойтесь.
И папа успокаивался. Где-то на месяц.
Мама всегда говорила: единственное, что мы можем сделать, — не жить с ним. Что надо продавать квартиру. И не жить. Но у нас не было денег, чтобы разъехаться. Мама работала в школе.
О том, что происходит, знали многие. Хотя мама только один раз пришла на работу с фингалом. Обычно синяков не оставалось — отец умел так бить. Соседи и родственники могли принять нас на ночь. Но о том, что можно получить психологическую помощь и помощь юриста, речи не шло. Я считала, что это нормально. Это — часть жизни. Надо просто уметь как-то выкрутиться. Двух моих одноклассниц били отцы. Тетю бил муж. Это было повсюду. И если милиция видела и ничего не делала… Что могли сделать мы?
Иллюстрации: Лилия Худик
Когда мне исполнилось 15, папа перестал пить и распускать руки. А потом мама, наконец, осуществила мечту — мы разъехались. Договорилась с папой продать жилье, и на эти деньги купили нам квартиру в Минске (у папы осталась квартира от родителей).
Мы сейчас очень редко общаемся. Он до сих пор чувствует себя виноватым. Самое важное, когда я была маленькая, он дал мне почувствовать себя беззащитной. Что я ничего не могу сделать. И я решила, когда вырасту, сделать так, чтобы сильный никогда не издевался над слабыми.
«Я знала: если обращусь в милицию, от меня отвернутся все»
— У нас большая семья, — говорит Оксана (имя изменено по просьбе героини). — Пятеро детей. Старшие брат и сестра жили с маминой мамой. Еще одна сестра (на два года меня старше) — с папиной мамой. Я и мой младший брат — с родителями.
Иллюстрации: Лилия Худик
Папа меня любил. Но пил. То ли от одиночества, то ли от тяжелого детства — его маленьким мама била до потери сознания. Пил он много, не работал, только изредка снимался в массовке. Когда ему не хватало денег, продавал наши вещи.
Из-за такого поведения мама стала с ним ругаться. Она работала с утра до вечера, пыталась прокормить семью, а тут он выносит деньги. Скандалы были страшные. Я была маленькой и очень пугалась. Бил он ее, только когда мы не видели. Зато постоянно хватал ножи и размахивал, кричал, что маму убьет.
Каждый раз я брала с родителей обещание, что они не будут ругаться. Каждый день они его нарушали. Когда у меня был день рождения, 9 лет, я попросила у мамы вместо подарка купить папе выпить — он бы тогда успокоился, и в доме бы стало спокойно.
Мне было очень жалко папу. Но я боялась, что он убьет маму, и часто желала ему смерти.
Из-за постоянных стрессов у меня часто случались истерики. Бабушка (та самая, что била папу в детстве) забрала меня к себе. Я жила у нее с пятого по девятый класс. Она была очень заботливая, кормила хорошими продуктами. Но иногда ее накрывали приступы ярости. Если я не слушалась, она говорила:
Ты будешь умываться кровью!
Могла ударить учебником по голове или схватить за волосы и швырнуть в батарею. Очень похожа на бабушку из книги «Похороните меня за плинтусом».
Папа вскоре умер от алкоголизма. А бабушка стала много болеть. Я переехала назад к маме и младшему брату. Очень скоро он стал меня избивать. Пошел по стопам отца. Оно и понятно — он другого отношения к женщине не видел, и думает, что бить — это норма. Когда я бежала к трубке, чтобы позвонить в милицию, он хватал меня за волосы и тащил по полу, кидал на подушку. Душил подушкой. Руками. Поясом от халата. Пару раз приходили на крики соседи, но потом он стал отбирать у меня мобильный телефон и ключи, запирал дверь и уходил, чтобы я никуда не вышла и никому не могла открыть.
Мама была на его стороне. Считала, я его провоцирую тем, что не могу дать отпор. Говорила:
Успокойся, дети все дерутся!
Но мы уже не были детьми — мне было 20 лет, ему — 18. Он бил меня кулаком в глаз, в нос, выворачивал руки. Однокурсница однажды сказала: «Мне кажется, тебя кто-то бьет». А я придумала байку, что я лунатик, ночами хожу по дому и бьюсь лицом в дверные проемы. Или говорила, что у меня тонкая кожа.
Звонить в милицию я перестала. Подумала, он все-таки мой родной брат. Вспоминала, как ухаживала за ним маленьким. А еще я понимала, что если снова обращусь в милицию, от меня отвернуться все.
Я ушла жить к старшим сестре и брату, в квартиру другой бабушки. С сестрой в одной комнате жил ее муж. Он оказался алкоголиком и агрессором. Когда сестры не было дома, он пил очень сильно. Становится неадекватным. Приходил ко мне, хватал, сажал к себе в кресло и не давал уйти. А на утро делал вид, что ничего не произошло. Я поняла, что так продолжаться не может. Чудом через интернет вышла на «Радиславу» и попала в Убежище .
Иллюстрации: Лилия Худик
С девяти лет я кусала себя. Потом рвала волосы. В 16 лет начала себя резать и не заметила, как это стало привычкой. В Убежище психологи помогают мне справится с самоагрессией. И еще — стать самостоятельной. Я уже нашла временное жилье и работаю медсестрой в стоматологической клинике. Учусь на психолога и заканчиваю курсы татуировки. Хожу на английский и учусь рисовать — все эти курсы я нашла через Убежище. Там меня очень поддерживают и помогают развиваться. И я, наконец, чувствую себя живой и нужной.
Семья ничего не знает. Однажды старшая сестра увидела у меня на странице в соцсети статью о насилии и очень разозлилась. Написала мне: «Где ты в нашей семье насилие видела?» Хотя сама меня забирала в синяках из дома, когда меня избивал брат. Говорила:
Пойми, мир жесток. Ты просто должна научиться защищать себя. Все так живут.
Недавно я написала ей, что делал со мной ее муж. Она прочитала сообщение, но ничего не ответила.
«Ко мне приставал отчим, а мама не хотела ничего слушать»
— Мои родители развелись, когда мне было шесть, — вспоминает Наташа . — Очень быстро появился Андрей. Сначала я его даже называла папой — отношения были очень хорошие. Все началось, когда мама родила второго ребенка, а Андрей начал немножко выпивать. Мне было 12 лет.
Иллюстрации: Лилия Худик
Однажды к нам в гости приехали родственники. Их поселили в мою комнату, а я легла спать с мамой и отчимом. Мама лежала посередине. Ночью он перелез через нее и я почувствовала, что он меня трогает. Я сначала не поняла, что происходит. Подумала, может с мамой перепутал. А он полез по ноге, по сиськам, под ночнушку. Я подорвалась и убежала в туалет. Просидела там до утра.
Я думала о том, что нужно сказать маме. Но, как многие дети, не сказала. Боялась, что не поверит. И вообще — вдруг показалось? Промолчала. Перестала называть его папой.
Родственники уехали. Но все стало повторяться: он приходил ко мне в комнату, всегда пьяный, ложился возле кровати и своей мерзкой лапой залазил под одеяло и начинал меня трогать. Я бежала в туалет. Он уходил. Правильно было бы пнуть его, закричать, разбудить маму, чтобы она увидела. Но я этого не делала. Не знаю, почему. Просто какой-то психологический блок был. Все, чего хотелось, — убежать.
Помнишь, раньше когда отбеливали белье, его варили и перемешивали такой длинной деревянной палкой? Это было мое оружие. Эту палку я брала с собой в постель, в туалет, и считала, что вот, палка меня защитит.
Я росла. Это была катастрофа. Думала: «Господи, сделай, пожалуйста, чтобы у меня больше никогда не росла грудь!» Было так страшно! Вся эта «женскость». Думала, чем больше развиваюсь, тем больше этот ублюдок будет меня лапать. Домолилась (смеется) — в какой-то момент мое женское развитие заморозилось и осталось на уровне 12 лет. Вплоть до моего 19-летия.
Я начала уходить к друзьям и тете. Когда оставалась дома, все повторялось. Через какое-то время мой сон стал настолько чувствительным, что я просыпалась и вскакивала, стоило ему подойти к двери. Тогда он перестал приходить.
Началось насилие экономическое. Он перестал давать маме на меня деньги. Вообще. Мама была в декрете, не работала, и мы от него зависели. Папа (биологический) присылал мне одежду, вещи, но он не знал насколько все плохо — мне не хватало самого основного. Поздней осенью я ходила в школу в легких ботинках и легкой куртке. Мне было стыдно приходить туда в таком виде, и я стала прогуливать школу. Сейчас я бы хоть в мешке пошла — плевать. Но когда тебе 15 лет, и ты идешь в лицей, где обеспеченные дети, которых на машине привозят, а ты пришел пешком, потому что денег на маршрутку нет. И еще одет как попало. Ужасно давит. Выручала подруга. Давала мне одежду. Но все равно пропусков у меня было 50% каждый год. Училась я, правда, хорошо. Но была белой вороной. Меня обижали мальчики, запирали в туалете, когда кто-то там ссал, обзывались. Начались проблемы с общением вообще.
Чем старше я становилась, тем больше мы ругались с отчимом. Я решила рассказать обо всем маме. Она ответила, что я все придумала, чтобы испортить ее отношения с отчимом. Это у меня до сих пор в голове не укладывается. Стало совсем плохо.
Я рассказала сестре, тете и дяде. Дядя кричал, что «нахрен убьет этого козла», но, конечно, не убил. Тетя предлагала лишить маму родительских прав, но я просила этого не делать. Было ее жалко. Милиция тоже не вариант — отчим меня трогал, а не насиловал. Состава преступления не было. Да и рассказала я не столько для того, чтобы его наказать, а чтобы меня услышали и мне поверили. И пожалели. Этого «пожалели» мне тогда очень не хватало. Ради «пожалели» я могла себя поранить чем-нибудь. Сейчас понимаю, что ножом тем могла занести инфекцию, и вообще — тебе больно, зачем ты это делаешь? Но когда срабатывало, было хорошо.
Пока мы молчим и считаем, что это нормально, пока вбиваем в головы девочек, что главное — сохранить семью, такие истории будут восприниматься как данность
Я поступила в соседний город в университет на платное. Подрабатывала, чтобы были деньги на проезд. Отец дал половину денег на обучение, и еще половину должны были дать мама и отчим. Но отчим не захотел, и меня отчислили за неуплату.
Почему мама ничего не делала? К тому моменту отчим ее уже основательно споил. Она до сих пор пьет. А еще какой-то психологический был у нее блок. Однажды я сказала:
Мама, смотри, меня отчислили из университета, меня лапал твой муж, я прогуливала школу, у меня нет денег на зимнюю одежду.
Сказала ей правду. И от осознания у нее случился приступ, она упала на пол и потеряла сознание.
Был январь. Я шла по улице в этих осенних сапогах и понимала, что терять мне нечего. Что надо уезжать, хоть в Антарктиду — везде будет лучше, чем здесь. Я села на поезд и уехала к папе. И пока ехала, кажется, переродилась. Обнуление! Ты на новом месте, где никто не знает, что тебя обижали одноклассники, что у тебя никогда не было отношений с парнями, что мама — алкашка, и отчим так себе вообще человек, что ты живешь в бичевнике. Ничего! Ты можешь себя вылепить, как хочешь. Эти четыре года в новом университете я была дерзкой, высокомерной, создала такой образ-наоборот. Тогда мне было нужно это, чтобы поверить в себя. Теперь, когда у меня отличная работа, прекрасный муж, друзья, я могу позволить себе быть собой — спокойной, доброй, ранимой. Одно я знаю точно — в то место я больше никогда не вернусь.
Отчим получил по заслугам. Он сдох от алкоголизма, мучительно. Панкреатит. Сгорел буквально за несколько дней. Лежал, и чувствовал, как постепенно отказывали органы — печень, почки, — и нет человека. Царствие ему небесное.
Иллюстрации: Лилия Худик
Когда я читаю публикации о женщинах, столкнувшихся с домашним насилием, и вижу комментарии вроде «дура, почему она не ушла от него?» или «она должна была, когда он поднял руку, собрать вещи!», я понимаю тех женщин. В стрессе все как-то по-другому работает. Я тоже не могла уйти, рассказать всем на свете, чтобы он боялся повторять свои выходки. Мне было стыдно сказать. Мне! Хотя это он должен был стыдиться и бояться на улицу выходить от стыда. Я думала: это же моя семья, сделать ничего нельзя, просто надо потерпеть. И пока мы молчим и считаем, что, может, это нормально, пока вбиваем в головы маленьких девочек, что главное — сохранить семью, такие истории будут восприниматься как данность. И такие ублюдки будут разгуливать как ни вчем ни бывало.
Большинство жертв пережили насилие в детстве
Общественное объединение «Радислава» организовало Убежище для женщин и детей, пострадавших от домашнего насилия. Это дом, куда можно приехать с детьми, где можно жить и получить помощь психологов, юристов, при необходимости обучиться навыкам самообороны.
— В Убежище мы принимаем женщин, переживших насилие физическое, сексуальное, экономическое или психологическое. Большинство наших клиенток были свидетелями или жертвами насилия в детстве, — говорит психолог Убежища Ольга Казак . — Они часто не уходят от агрессора, потому что менее чувствительны к насилию, более толерантны.
Им все это знакомо. У них часто комплекс вины и низкая самооценка. Они считают, что не заслуживают лучшего и лучшего никогда не видели. Обычные отношения кажутся странными. Мамина и папина модель сильна. Даже если родители «не ругаются при детях», дети все видят и чувствуют. И часто винят себя или переносят на себя агрессию родителей. А когда вырастают, ищут таких же эмоциональные качели подсознательно. И не успевают опомниться, как разовая агрессия партнера перерастает в отношения, где кроме агрессии ничего не остается.
— Женщине часто говорят: «Потерпи, сохрани семью ради детей. Пусть у ребенка будет хоть какой, но отец». Это очень плохо, — объясняет детский психолог Убежища Елена Кожакина. — Да, есть те, для кого стрессы — это ступень роста. Но такие дети — исключения. Большинство ломаются, живут по образу и подобию родителей.
Все дети, с которыми я работаю в Убежище, разные. Но есть то, что их объединяет: снижена самооценка, проблемы в коммуникации (они часто замкнутые), постоянные страхи. Часто ребенок считает, что это он своим поведением провоцирует насилие в семье. Часто внутреннее напряжение выливается в серьезные проблемы со здоровьем.
Что делать ребенку? В идеале собрать взрослых, которым он доверяет (тетя, соседка, сестра, подруга), и обязательно маму, и спросить, замечают ли они, что происходит? Часто мама блокирует то, что не хочет видеть — ей самой нужна помощь. Важно понимать, что Убежище — это осознанный выбор женщины. Но ребенок может обратиться на горячую линию.
Общенациональная горячая линия для пострадавших от домашнего насилия:
8 801 100 8 801
Телефон экстренной помощи для размещения в Убежище (круглосуточно):
+375 29 610 83 55
Психологи с ним пообщаются и через ребенка постараются связаться с мамой. Если женщина не захочет приходить к нам, мы можем направить ребенка к другим взрослым, к педагогам, психологам и в Социально-педагогические центры в зависимости от района, где проживает ребенок.
Мы всегда говорим, что не надо бояться вызывать милицию и писать заявление. Да, семью могут поставить в СОП (социально опасное положение). В тех случаях, где будут для этого основания. Что это чаще всего? Антисанитария, ненадлежащие условия, отсутствие предметов первой необходимости, скандалы и прочее. Устранить эти критерии, оставаясь в одном доме с агрессором — невозможно. Но когда мама с ребенком попадают в Убежище, все факторы «опасного положения» устраняются. А значит, женщина и ее дети — в безопасности.
Как вы можете помочь
То, что пережили Аня, Оксана и Наташа называется просто — ужас. Они годами терпели боль от самых близких людей. Потому что им некуда было обратиться. Но ситуация меняется, сейчас в Минске есть Убежище, которое готово принять пострадавших от насилия женщин и детей, в том числе и из регионов.
За последние три года в Убежище проживало 365 человек, 146 из них — дети. По статистике только 4% женщин после Убежища возвращаются к агрессору. И все они повторно обращаются в Убежище. Здесь с ними работают психологи. Маме дают возможность обучиться новой профессии и стать экономически независимой. Адвокат помогает в суде решить вопросы с жильем и воспитанием детей. Женщина и дети чувствуют себя в безопасности, они становятся более уверенными в себе. А значит, могут начать новую жизнь, без насилия.
Платформа "ИМЕНА" собирает средства на годовую работу Убежища: зарплаты психолога, привлеченных юристов, социального работника, менеджера проекта, аренду помещения, оплату установки и работы «тревожной кнопки» сигнализации, расходные материалы и пр. В результате работы Убежища за год помощь психолог и юристов, временное жилье получат около 100 женщин и детей.
Нажав кнопку "Помочь" , Вы поможете женщинам и детям начать новую жизнь - без насилия.
В неблагополучных семьях вырастают неблагополучные дети. Считается, что дом - это место, где любят без каких-либо условий, где никогда не причинят вреда. А в жизни очень часто получается наоборот. Дом превращается в место, где самые близкие становятся врагами - папа бьет маму, родители проявляют агрессивность и ребенок беззащитен.
Дети в таких семьях мечтают только об одном - поскорее вырасти, стать сильными, не зависеть от родителей. И в один прекрасный день - дать сдачи в ответ или сбежать, никогда не возвращаясь. Чтоб больше никогда не давать себя в обиду и наконец-то обрести спокойствие, которого их лишили когда-то в детстве.
Разве может ребенок полноценно развиваться там, где изливают ругань? Разве можно думать о домашнем задании, если сердце постоянно колотится от страха? Мозг занят другим - как себя уберечь этим вечером. Таким детям приходится слишком рано становиться взрослыми. И, как показывает Юрий Бурлан на тренинге «Системно-векторная психология», - всегда неполноценными взрослыми. Ведь их психике не дают условий и времени, чтоб созреть и окрепнуть.
Мама, защити меня
Наивно думать, что не видя, как папа бьет маму, ребенок не получает травму. Он все чувствует, понимает, что происходит.
Дело в том, что ребенок получает свою защищенность от матери. Она, как куполом, укрывает собой от всех бурь и невзгод внешнего мира, создавая условия для благоприятного развития. До шести лет ребенок связан с матерью невидимой пуповиной. Психическое состояние матери напрямую влияет на состояние ребенка.
А что делать, если папа бьет маму? Тренинг «Системно-векторная психология» раскрывает процесс влияния таких отношений в семье на формирование личности ребенка. Любое нарушение в поведении ребенка прежде всего зависит от того, как чувствует себя мама.
Если она в силу объективных причин подвергнута тревогам за завтрашний день, не получает от мужа поддержки, утрачивает внутреннее спокойствие, вместе с ней его утрачивает и дитя. Мать трясет - трясет и ребенка. Ребенок начинает истерить, вести себя неадекватно, агрессивно, раздражать своим поведением.
Сильный стресс ломает детскую психику
Умеренное давление необходимо для развития ребенка, но сверхстресс тормозит психосексуальное развитие. Зеленая сорванная вишенка уже никогда не станет спелой и сладкой. Так и с психикой ребенка. Каждый человек рождается с неразвитыми свойствами и в процессе развития растет до определенного уровня.
Если чувство защищенности и безопасности утрачено у матери, то у ребенка его нет тоже. А если пропущен этап в развитии, то он уже не восстанавливается.
Когда ребенок испытывает сверхстресс, психика пытается сохранить себя, уменьшая контакт с внешним миром. Ведь внешний мир приносит слишком сильную боль. Постоянные ссоры, вспышки гнева, неблагополучие, драки. Слишком грубо, слишком несправедливо. И каждый спасается, как может, в силу своих психических свойств, заданных от природы.
Важно понимать, что на внешний стресс психика ребенка будет реагировать согласно врожденным свойствам. По определению системно-векторной психологии - векторам.
Папа, не бей маму
Ребенок со звуковым вектором может выбрать побег «в себя», погрузиться в свой собственный мир. Отстраниться, абстрагироваться от происходящего. Убедить себя, что это все происходит не с ним, наблюдать происходящее, как неживую картинку в компьютерной игре.
У ребенка со зрительным вектором может падать зрение, защищая его главный сенсор от ужаса вокруг. И вместо воспитания чувств в ребенке проявляется черствость, теряется эмоциональная восприимчивость.
Если папа бил маму, у девочки в подсознании может на всю жизнь остаться настороженность по отношению к мужчинам. Рядом с мужчиной она будет утрачивать душевное равновесие, а не приобретать его. Это может негативно влиять на ее отношения с мужчиной. Ощущение безысходности, когда ребенок не находит в себе силы противостоять насилию рядом с собой, нарушает естественное развитие детской психики во взрослую.
Вместо врачей, воспитательниц, ученых и других социально успешных людей взращиваем насильников, проституток, воров. Несчастные нереализованные жизни. Вот что мы плодим, когда ребенок теряет чувство защищенности и безопасности.
Добрым словом согрей меня
Ребенок подсознательно, как загнанный мышонок, стремится найти тех, кто будет его защищать, будет его семьей. Его новой семьей могут стать преступные подростковые группировки, где такие же, как он, обозленные на несправедливость пытаются стать друг для друга опорой, противостоять враждебности, с которой довелось столкнуться.
Но бывает и по-другому. Позитивный сценарий в жизни ребенка возможен. Добрый взгляд, несколько фраз с пониманием, искренность, своевременные и нужные именно ему слова - это неоценимая поддержка.
Также и хорошая книга, которая учит состраданию, - это окно, через которое ребенок видит другой мир. Мир, где живет любовь.
Уверенность в завтрашнем дне
Даже в самых сложных условиях у вас есть возможность обеспечить чувство защищенности своему ребенку. Даже если вы не можете прямо сейчас решить все семейные проблемы, ваш ребенок нуждается в маме, которая знает, что ему необходимо, и способна это дать. И пусть вы считали, что драка или ругань за стенкой не навредят малышу, - теперь вы знаете, что это мнение ошибочно.
В других статьях этого проекта (МВ Светлана Ким Виктория Семибратская Насилие в обществе Вступление) вы сможете найти ответы на вопрос - какой папа бьет маму и почему. А в этой статье мы хотели донести до вас мысль: только от вас зависит будущее ребенка. Ведь нет худшего наказания для матери, чем видеть, что ее ребенок болен или глубоко несчастен.
Чтобы стать опорой своему ребенку и дать ему возможность вырасти счастливым - узнайте, кто растет рядом с вами. Элементарные правила безопасности способны совершить чудо.
Начните понимать причинно-следственные связи происходящего. Даже одно это понимание даст вам новые инструменты для построения личного счастья и будущего ваших детей. Сделайте первый шаг - прямо сейчас регистрируйтесь на бесплатный онлайн-тренинг Юрия Бурлана «Системно-векторная психология» по ссылке .
Статья написана с использованием материалов онлайн-тренингов Юрия Бурлана «Системно-векторная психология»
Часто читают
Разговор с детским психологом Еленой Клочко о том, как издевательство над мамой меняет жизнь ребенка и как ему можно помочь.
Контактный номер телефона для пострадавших от домашнего насилия — общенациональная горячая линия — 8 801 100-88-01
Контактный номер телефона для размещения в Убежище для женщин, пострадавших от домашнего насилия, — 8 029 610-83-55
Общенациональная детская линия — 8 801 100-16-11
TUT.BY продолжает публиковать материалы, раскрывающие суть, причины и следствия насилия в семье в рамках проекта « ». Насилие в семье — это не только про партнерское насилие. Это в такой же мере про насилие в отношении ребенка, который в такой ситуации всегда жертва. Видеть, как твою маму бьют, — это всегда травма с долгоиграющими последствиями. Стать объектом переключения агрессии с матери на тебя — это всегда травма с долгоиграющими последствиями. Женщина без детей, ищущая укрытия и помощи в ситуации домашнего насилия, исключение из практики, так как в большинстве случаев это мать нескольких несовершеннолетних детей. Два года работы Убежища для женщин, пострадавших от домашнего насилия, подтверждают такой опыт — почти все клиентки заселялись с детьми. Психологически травмированными детьми — в результате действий их отцов или сожителей их матерей.
Кухня Убежища для женщин, пострадавших от домашнего насилия. Тамара П. жарит оладьи. К ней подбегает длинноногая, худенькая, смуглая девочка в изумрудных сережках видом не старше тринадцати лет, шепчет что-то на ухо и убегает.
— Какая красивая у вас внучка.
— Та, что только что здесь была.
— Саша, да. Старшая, от первого Карининого мужа. Так, а гены какие! Конечно, не матери о дочери говорить, но Карина красавица же.
— Верно.
— А сколько эта девочка вытерпела. Я поседела (показывает на седые пряди на голове), пока Саша три месяца у нас жила и рассказывала, что он (второй муж Карины Л. — Прим. автора ) с ней делал. Ей двенадцать сейчас, посмотрите, какая худая. Не ест ничего, проблемы с питанием. Каждый раз вспоминает, как он над ней стоял. Откуда такое у него к ней? Просто измывался над дитем. Бил и под душ холодный, в холод в майке выставлял. Мочу пить заставлял, потому что она писаться начала. Рассказывает, что палец ее положил на край стола и нож приставил, мол, отрежет сейчас. А она как-то дернулась и порезалась. Ой, там кошмар что творилось. Хорошо, что с ней психологи работают.
Ребенок, свидетель насилия: тревога, пугливость, агрессия
В месяц Елена Клочко, детский психолог, волонтер ОО «Радислава», проводит порядка тридцати психологических консультаций. В Убежище с детками и их мамами работает чуть более полутора лет.
— Пришла в «Радиславу», когда в моей специализации появилась нужда. Часто женщины переезжают в наш дом с детками, которые нуждаются в психологической помощи так же, как и мамы. А, как известно, появляется нужда — появляется человек. Я тот самый человек — детский психолог.
— Какие проблемы есть у детей, которые были постоянными свидетелями того, как отец издевался над их мамой?
— Я говорила бы о психологических проблемах. Тревога у деток, пугливость. Актуализируются социальные страхи, страх темноты. Разного рода невротические проявления, грызут ногти или губы. Тики могут быть. Плаксивость, непослушание. Все эти проявления довольно типичны для ребят, которые жили в ситуации насилия в семье. У малышей — частое каломазание. Наши тело и разум взаимосвязаны, с этим не поспоришь. Был случай, когда на глазах у маленькой девочки отец постоянно бил мать и душил то ли цепью, то ли шнуром от компьютера, позже ребенок заболел лейкозом. Я не взяла бы на себя ответственность говорить о том, что эти события не взаимосвязаны.
— Агрессия у детей, которые по натуре совершенно не агрессивны. Я недавно наблюдала ситуацию. Мальчишечка, годика три. Присутствовал, к сожалению, при ситуациях, когда папа агрессировал на мать; в том числе периодически бросал в нее вилки и различные предметы. Мальчик был в эпицентре. И вот сегодня он в Убежище, в абсолютно безопасной обстановке, мама с ним разговаривает. Он улыбчив, он обаятелен, он разговаривает с мамой. Тут она что-то произносит, что ему не нравится, он начинает кричать, моделируя взрослые интонации, употребляет какие-то взрослые слова и, резко подскакивая к ней, с силой хватает ее за грудь и выворачивает.
— Почему такое произошло?
— Маленькие дети не понимают, что они делают и как далеко они заходят в своем действии. Мне очевидно, что такая картина это где-то у него сфотографирована была, отложилось то, как поступал с матерью его отец. Есть в психологии такое явление: идентификация с агрессором. Очень же страшно кого-то бояться, но если представить себя, что ты и есть это чудище, то страх отступает.
— Как вы работаете с такими детьми?
— В детском мире много игры. Поэтому важную функцию выполняет игра. Игра — понятный им язык. Ее я и использую. Я и режиссер, и сценарист, и фасилитатор процесса. Через игру диверсифицирую агрессивный детский потенциал. У защиты такая же агрессивная природа, как и у насилия. Одни агрессоры нападают, другие агрессоры защищают. То же самое можно смоделировать и в детском мире. У нас в комнате лежат огромный тигр и гигантская собака, а в игре они выступают агрессорами — маму надо защищать от них. И ребенок выхватывает воображаемый меч, борется с собакой и тигром, чтобы спасти маму. И потихоньку-потихоньку формируется у ребенка убеждение, что мама — это «свои», мама хорошая, маму можно только защищать, но никак не бить или кричать на нее. И так он из потенциального насильника превращается в действующего защитника. Опять же работа с ребенком не должна быть единственным опционом. В этом деле важно быть в альянсе с мамой, корректировать ее поведение: обучать внутреннему спокойствию, обучать ставить рамки в разговоре с ребенком. У детей, росших в агрессивной среде, есть четкое понимание того, что в мире есть место, где очень страшно, но при этом в их восприятии нет такого места, где есть стабильность. Когда мама тверда, спокойна, на нее можно опереться, но когда мама сама как волна, тогда становится очень страшно. Поэтому мама в сложных ситуациях должна четко, но спокойно прорисовывать рамки для ребенка, объяснять ему что плохо, а что хорошо. Она должна быть опорой ребенку, как бы сложно это ни было, потому что именно с родителей мы на невербальном уровне в раннем возрасте впитываем уверенность, чувство безопасности. Нельзя злиться, когда он злит, нельзя смеяться, как маленькая девочка, когда он смешит, — в любой ситуации следует занимать взрослую позицию, чтобы он видел в тебе опору.
Мама — начало страхов ребенка
— Есть ли взаимосвязь между постсостоянием мамы и состоянием ее ребенка?
— В моей работе мама и ребенок — сообщающиеся сосуды. Притом, чем младше ребенок, тем меньше расстояние между ним и мамочкой. В ситуациях жертв домашнего насилия очень видно, что в кризисе расстояние даже между взрослыми детками и их мамами резко сужается, они начинают сильнее чувствовать друг друга, крепче зависеть друг от друга. Часто наблюдаю, что если не удается купировать страх матери, то ребенку становится сложно помочь. Конечно, ребенок — продолжение мамы, но в контексте моей работы мама — начало страхов ребенка, оттого работа детского психолога — дуальная работа.
— Дети, с которыми вы работаете в убежище, понимали и осознавали, что творил с их матерями отец? Их беспокоят воспоминания?
— Многие понимают и осознают, особенно если ребенок взрослей. Шестилетки и детки постарше, как правило, понимают и осознают, если, конечно, у них не успел сработать механизм вытеснения. Дети ведь часто блокируют подобные воспоминания, которые все равно рано или поздно выходят. Ребята пытаются отделить реальность от травматического опыта, но когда начинаются игры, когда они начинают проживать предыдущий негативный опыт через игру или просмотр фильмов, где есть агрессия, тут-то и вспыхивают воспоминания. Сходу могу вспомнить пятилетнего мальчишечку, который находился в бивалентом состоянии: то понимал, то не понимал, как в том мультфильме: «А словам муравьишка то верил, то нет ». Он рассказывал, что папа хороший, но потом начинались ассоциативные вспышки, особенно во время игр, и он вспоминал, что папа не такой уж и хороший. Более того, когда ребята начинали затевать какие-то агрессивные игры, он сперва пугался, а потом брал роль агрессора и бурно эту роль вел. Пятилетняя девочка тоже пыталась сознательно блокировать воспоминания, но во время сцены фильма она вдруг произнесла с восклицанием: «Вот так папа бросал на маму пальто! Вот так он бил ее, когда она была под пальто! Вот так он ее душил ». Реакция на произошедшее у детей часто выходит через физическую активность. Когда они выигрываются, когда тело активно задействовано, они вспоминают.
— Только ли игры вы используете в работе с детьми?
— В процессе коррекции поведения детей важны рисунки, важно творчество. Всякое нехорошее всегда хочет спрятаться в подсознании. У детей типичные паттерны поведения (тревога, страх, грусть) часто выпрыгивают, дебютируют в рисунке. Допустим, говорит мне мальчик, что ничего он не боится, а когда даешь фломастер, бумагу и карандаши и просишь: «Нарисуй свой страх », он рисует его на весь лист А4, где на 2/3 листа изображена открытая пасть с клыками. Ага, значит, перед нами подросший мальчишечка, который уверен в том, что он со всем справился. В реальности же дела обстоят так, что в нем все осталось, затаилось. Со страхом можно и нужно работать, его можно трансформировать.
Спустя недели терапии с каждой новой просьбой нарисовать страх картинка постепенно меняется, и черный контур страха превращается в фиолетовый — печали. Со временем меняется и фон: вместо белого и грязно-зеленого, он становится желтым. Потом вдруг окажется, что тот же контур печали можно нарисовать зеленым ресурсным цветом, да и сам монстр этот не такой ему и враг, он же защитить тебя хочет, у него к тебе есть послание: «Ты не ходи в незнакомые места, а ночью по дороге в туалет я тебя оберегу, не бойся ». И оказывается, что с монстром можно подружиться. И он уменьшается, а вместо оскала улыбка появляется. Казалось бы — просто рисунки, на самом же деле глубочайшая работа с чувствами, с сознанием и подсознанием. Пространство творчества хорошо для взрослых, но для детей наиболее эффективно направление лечения. Перерабатывать травматический опыт в игре, проживать в рисунке.
Агрессивный папа, агрессивная мама, агрессивный ребенок
— Перенимает ли в будущем ребенок агрессивную модель поведения отца? Как этого не допустить?
— У меня нет статистических данных, как там складывается взрослая жизнь моих деток, с которыми довелось работать, поэтому мне трудно теоретизировать на эту тему. Повторюсь, у детей агрессия выстреливает, когда идет идентификация с агрессором. Хорошо, если она выстрелила на игрушечную собаку, но бывает и так, что выстреливает на ребенка, находящегося рядом, на маму. И единственно верное решение — работа с психотерапевтом, который в состоянии скорректировать поведение. Попытаться в зародыше искоренить деструктивные паттерны, которые, действительно, в будущем могут привести к печальным последствиям. Ни в коем случае не подпитывать агрессию. К сожалению, много раз фиксировала, что женщины, прошедшие через насилие, бьют детей в момент своего психологического раздрая. Не выдерживают. Это неправильно, тем более если мама мотивирована, чтобы ребенок не вырос агрессивным. Иной раз ребенок выводит из себя, и мама шлепает его от всей души, при этом она думает: «Я не бью его, как муж меня бил, это процесс воспитания ». Но муж же тебя тоже «воспитывал»! А для ребенка это не имеет значения — он воспринимает насилие как адекватный паттерн поведения. Агрессивный папа, агрессивная мама, агрессивный ребенок.
Очень хорошо, если мама вместо шлепков разговаривает, ведет диалог, договаривается, ищет компромисс, и даже если не договаривается на каком-то из этапов, она все равно не использует физическую силу. Когда ребенок видит, что мама может существовать в мире, не прибегая к насилию, у него появляется выбор. Я от души советую нашим мамам в убежище, если есть такая возможность, — привлекать ресурсного мужчину: брата, дедушку, друга семьи — любого мужчину образца достойного поведения, с которого ребенок может считать картину позитивного мужского начала мира. А оно есть.
— «Лучше такой отец, чем никакой» — частый тезис, которым оперируют женщины, когда находят причины остаться с агрессором. Ваш контраргумент?
— Мы всегда проговариваем с мамой, чего она хочет для ребенка. Заметьте, она использует слово «отец», а не слово «муж», значит, интересы ребенка для нее приоритетны. Ей важны типичные отцовские паттерны: защита, безопасность материальная и безопасность эмоциональная. То есть мы раскручиваем этот желаемый образ, препарируем его, а потом я показываю ей зеркало, в котором отражено то, что она имеет на самом деле: имеет ли ее ребенок защиту с ним, имеет ли она безопасность для своего ребенка с ним? Как ребенку было в той и той ситуации? А в той? У него эмоциональный взрыв в это время случался, а это имеет мало общего с желаемой безопасностью твоего ребенка. Как ему лучше? А лучше ему здесь и сейчас, вдали от супруга. И когда она это пропускает через себя и находит честный ответ на свой главный вопрос, она произносит: «Такой отец тем более не нужен моему ребенку ».
Реальные истории
1. Фрагмент из расшифровки разговора с Анной Л., пострадавшей от насилия в семье.
— Ему не понравилось, как сын повесил брюки. Потом начал обвинять десятилетнего мальчика в несамостоятельности, что тот слабо проявляет инициативу в школе. В итоге он его сперва побил, схватил за шею и поднял руками на высоту своего роста. Ребенок обделался в этот момент. Я не писала заявление, ничего. Мы просто собрались, пока его не было, и бежали из города. Сейчас подала на развод, будем с сыном как-то начинать все с чистого листа.
2. Фрагмент из расшифровки разговора с Анной Т.
— Родители часто ругались. Отец часто кричал и мог руку на маму поднять. Мне кажется, что все мое детство. Но я не могу утверждать: каждую неделю или каждый день? Такое чувство было… когда ты совсем маленький, крохотный, а взрослые, они большие… Отец у меня большой, рослый. И когда они начинали ссориться, то мама кричала: «Помоги мне, помоги мне ». Я бежала на защиту и пыталась как-то помочь. Отец не бил меня в эти моменты, он успокаивался. Для мамы я была чем-то вроде щита. Это чувство странное, когда тебя зовут на помощь, и ты, маленький человек, понимаешь, что вряд ли сможешь что-либо сделать физически, но при этом все равно подрываешься и бежишь.
— Ты защищала маму? Или пыталась остановить отца?
— Я защищала маму. Я могла стоять в дверях, и мне было очень и очень страшно. Я плакала со словами: «Успокойтесь, успокойтесь ». Конечно, когда такие случаи стали повторяться чаще и чаще, я уже никуда не бежала. У меня было место под столом, куда я забиралась и забивалась там же в угол. Плакала и ждала, когда все закончится. Долгое время было чувство, что все эти проблемы у мамы из-за того, что я родилась: я появилась — и поэтому мама не может развиваться, не может выйти никуда, я будто груз, из-за которого мама не может защититься от отца. Следом появились суицидальные мысли, и я стала просчитывать варианты.
— Какие варианты?
— Их было много. Самый очевидный, к примеру, спрыгнуть из своего окна.
— Что тебя останавливало?
— Все просто: после того как я все выплакивала, у меня не хватало сил на что-то кроме того, как вылезти из-под стола, доползти до дивана и заснуть.
3. Фрагмент из расшифровки разговора со Светланой Ж., пострадавшей от насилия в семье.
— Детей бил, меня бил. Маленькому однажды руку сломал. Всегда его по носу бил, а у того ведь нос слабый, всегда в кровь. Однажды избил его и в чан огромный с ледяной водой, чтобы кровь остановить. <…> Никогда не выпускал детей поиграть с другими ребятами. Все бегают, играют, а наши Катя и Ваня — дома, калитка всегда закрыта.
4. Фрагмент из расшифровки разговора с Аней М. (четырнадцать лет) и Юлией П. (сожительница отца Ани), пострадавших от насилия в семье.
— Аня, он тебя часто бил?
— Часто, если я не так что-нибудь сделаю. Постоянно ударит рукой: то по уху, то по голове. Говорил, звони маме, упрашивай, чтобы вернулась. Я ей звоню, а у нее, к примеру, не получается на выходные приехать. Я кладу трубку и говорю об этом ему. Он начинает меня бить — мало поплакала, мало попросила, раз мама не приедет.
— Раньше, когда я убегала одна, он ее за это бил. «Почему не проследила, куда мама ушла », — его аргументация. Однажды он ее обстриг, когда я совершила «побег». За семь месяцев вот (берет короткую прядь волос девочки и распрямляет ее в длину) только, сколько отросло. Как-то среди ночи выкинул ее из дома искать меня. Получалось, что за мои грешки она расплачивалась. <…> А терпим мы это давно. Аня до меня еще. Молчала, маленькая была. Но сейчас это такой характер принимает, садист и зверь. Второй раз ребенку нос ломает.
5. Фрагмент из расшифровки разговора с Еленой В., потерпевшей от насилия в семье.
— А оно всегда было. Всю мою жизнь. С раннего детства. То, что раньше мне казалось нормальным, оказалось насилием. Отец бегал с топором за моей мамой. Бил ее. Насилие плавно перешло в мой брак.
6. Фрагмент из расшифровки разговора с Антониной Д., потерпевшей от насилия в семье.
— У меня всегда было внутреннее ощущение, что нельзя дочь оставлять наедине с ним. И однажды я услышала, как он ей рассказывает какие-то сказки. Объясню. Находиться поблизости с ним было невыносимо, но позволить дочери быть рядом с ним и вне поле моего зрения я не могла, поэтому брала свой iPad, включала лекции, втыкала наушники — ничего не слышала, сидела в кресле. А тут как-то… Слышу, что он описывает такую картинку: там белочка, он с дочкой бежит, лес, деревья, понюхай цветочек, почувствуй ветерок, солнышко. А дочка спрашивает: а мама где? А он отвечает: «А мамы нет, мама за шторкой спряталась ». И в следующий раз еще одна сказка, где меня также не было. «Где мама? » — снова спрашивает дочь. «Мама у плиты », — отвечает он.
А я вообще ничего не понимаю. Хорошо, что подруга психоаналитик! Какое счастье. И она мне сразу же объяснила, что он таким образом ее зомбирует. Он задумал жить с ней, без меня. Это я и раньше предполагала, но теперь столкнулась с его действием.
А еще он то и дело покупал ей красочные книги, где у главных героев и героинь нет мамы. К примеру, «Русалочка». Вот мама там умерла, мамы там нет. Подруга, когда взяла эту книжку, сказала примерно следующее: «Ты не думай, что он тебя пугает. Он реально предпринимает действия. У него конкретная цель, он делает шаги. Будь осторожна ». Ну, а дальше началось фееричное.
7. Фрагмент из расшифровки разговора с Дарьей С., потерпевшей от насилия в семье.
— Теперь знаю — никому и ничего я не должна. Должна только своему ребенку, а если не буду сама за собой смотреть и не буду себя хорошо чувствовать, значит, ребенку будет плохо. Сейчас боюсь, что я такого же, как и муж мой, изверга выращу. Боюсь, что лет через двадцать моя невестка придет и скажет: «Твой муж тебя всю жизнь колотил, теперь меня твой сын колотит». Хочу гордиться Владом. <…> Надеюсь, что зря переживаю, вот и психолог детский говорит: «Да чего ты переживаешь. Отличный у тебя ребенок. Такого клонировать и всем раздать ».
8. Фрагмент из расшифровки разговора с Дарьей С., потерпевшей от насилия в семье.
— Он реагировал на отцовскую агрессию в отношении вас?
— В нем до сих пор осталась «реакция». Если меня даже в шутку повалить, все — у него начинается истерика — кричит. Боится закрытой двери, если мамы в комнате нет…
9. Фрагмент из расшифровки разговора с Кариной Л., потерпевшей от насилия в семье.
— Я же еще давала показания о воспитании детей. Сейчас с ними работает психолог детский, и она мне очень многое рассказывает о том, какие страхи пережили дети за все то время, когда оставались с ним наедине. Все мои беременности были сложными, я очень долгое время отсутствовала дома, лежа на сохранении. Участковый и про это у него спрашивал: «А что это такие за моменты с детьми? ». — «А это воспитательный процесс. Да, я строгий отец ». <…> Когда я в очередной раз лежала на сохранении, моя старшая дочь стала писаться по ночам. Пóходя задам вопрос: что же там такое происходило, что пятилетняя девочка стала писаться? Она рассказывает, что он ей надавливал пальцами на закрытые глаза и предупреждал: «Еще раз ты это сделаешь, тебя тут не будет» . Когда она продолжила писаться, он заставлял ее пить свою мочу, стакан. Она как-то не могла выучить стихотворение, он пришел, замотал ей руку полотенцем, оставил один палец непокрытым и приставил к нему нож со словами: «Теперь рассказывай и попробуй только ошибиться. Еще раз ты ошибешься, я тебе палец отрежу ». <…> У старшей проблемы с едой. Не ест ничего. В том числе была такая ситуация. Он ее заставил что-то съесть, она не могла, тогда он взял пятилитровый баллон с водой и проговорил: «Ах, ты жрать не хочешь, тогда ты выпьешь это все ». Она психологу рассказывает: «Я пила эту воду, и мне было так плохо, что я думала, что всю жизнь воды больше пить не буду ».
В подмосковном Одинцово бывший муж избил и обрил маму, приехавшую поздравить свою трехлетнюю дочь с днем рождения. По словам пострадавшей женщины, после их разрыва девочка проживает с отцом и тот фактически не дает ей видеться с ребенком. Почему после развода многим родителям не удается цивилизованно распределить обязанности по воспитанию детей - в материале «Известий».
Брил и выставил счет
О нападении бывшего супруга 30-летняя Ярослава рассказала СМИ. Когда она приехала с подарком к ребенку без согласования времени с бывшим мужем, тот бросился на нее, заперев девочку в машине. Он повалил экс-супругу на землю и начал избивал, а затем достал из сумки машинку для стрижки и с силой начал выбривать у нее волосы. На крики пострадавшей сбежались прохожие, которые оттащили разъяренного мужчину и вызвали «скорую».
После избиения Ярославу доставили в больницу с сотрясением мозга и многочисленными ушибами. Девушка написала заявление в полицию, но мужчину пока не привлекли к ответственности.
Пара разошлась год назад после восьми лет гражданского брака. Ребенка воспитывает отец, хотя мать не оставляет попыток присудить себе право на воспитание дочери. Причиной разлада в семье, по ее словам, стали неоднократные вспышки агрессии и побои. Видеться с малышкой Ярослава может только с разрешения бывшего супруга Александра. Конфликт между родителями девочки усугубился после того, как женщина встретила другого мужчину и вышла за него замуж.
Когда бывший сожитель узнал об этом, он начал присылать женщине сообщения с угрозами и требовал с нее 2 млн рублей. Именно такую сумму, как утверждает мужчина, он потратил на гражданскую жену за время их отношений. Значительная часть средств, согласно опубликованной переписке, ушла на пластические операции и подарки. Если женщина и ее новый муж не вернут ему эти деньги, Александр угрожал отправить ему «тело женщины по частям», а дочери в будущем рассказать, что мать умерла при родах.
Чтобы иметь возможность увидеться с дочкой, Ярослава должна платить отцу ребенка по 15 тыс. рублей сверх суммы «долга».
Наблюдающий за насилием
Даже не вникая в причины затянувшегося конфликта между бывшими супругами, становится ясно, что из-за таких отношений между родителями в первую очередь будет страдать маленькая девочка, которая наблюдала за происходящим из окна машины. Подобные ситуации оказывают значительное негативное воздействие на психику детей, отметил в беседе с «Известиями» криминальный психолог Виктор Лютых.
В чем конкретно это будет выражаться у ребенка и как это скажется на его дальнейшем развитии, зависит от множества факторов. Так или иначе страдают все сферы: эмоционально-волевая, мотивационная, интеллектуально-мнестическая, коммуникационная, поведение, в целом формирующее личность. Раз уж развод произошел и возникли разногласия о том, с кем жить ребенку, надо искать цивилизованные подходы к решению этой проблемы. Один из вариантов - гражданский судебный процесс, в рамках которого может быть проведено комплексное судебное психолого-психиатрическое экспертное исследование, - считает Лютых.
Экспертиза помогает установить целостную психологическую картину семейной ситуации. Ее проводят психиатры и психологи, имеющие специальную подготовку и полномочия. Каждый из членов семьи проходит индивидуальную диагностику, во время которой выясняются индивидуально-психологические особенности и наличие у них возможных психических расстройств. В случае выявления расстройства эксперты устанавливают степень его влияния на личностные особенности и поведение этих лиц, добавляет криминальный психолог.
Устанавливаются индивидуально-психологические особенности ребенка, наличие или отсутствие патологий, отставания в психическом развитии. Затем исследуются сами отношения внутри семьи: взаимоотношения ребенка с матерью (отдельно) и отцом (отдельно), стили воспитания каждого из них. Проясняется, как сам ребенок относится к каждому из родителей, братьям, сестрам. Почти всегда при таких экспертизах на ребенка оказывают давление родственники с разных сторон: они подсказывают ему, что он должен сказать на суде. Поэтому одна из задач экспертов - выявить истинное отношение ребенка к членам семьи. Ну и, конечно, изучаются отношения между самими родителями, причины и характер конфликта между ними, - отметил Виктор Лютых.
Задача суда в ходе подобных процессов - установить возможности каждого из родителей создать ребенку условия для воспитания и развития.
- Очень важно понимать, что материальное содержание само по себе не создает автоматически такие условия. Когда ребенок обеспечен материально, но при этом подвергается жестокому обращению, унижениям, опекается недостаточно или наоборот чрезмерно, - прогноз его дальнейшего психического развития крайне негативный, - подчеркнул криминальный психолог.
Месть ценой жизни
Оспорить право на воспитание ребенка в суде можно вне зависимости от того, состояли ли супруги в официальном браке. Для этого достаточно, чтобы оба были вписаны в свидетельство о рождении. Порядок общения с ребенком при разводе определяют сами супруги, если же не было развода, то всё зависит от того, у кого из родителей есть права на ребенка. Если нет никаких судебных ограничений, то второй родитель не имеет права полностью препятствовать общению и тем более требовать за это деньги.
- Никто не имеет право требовать деньги за общение с ребенком. Использовать ребенка как предмет шантажа незаконно, потому что у него есть права, которыми он наделен от рождения. Родитель не имеет права ограничивать общение, если другой родитель не лишен прав или не наносит вреда ребенку своим поведением. В данном случае ситуация за гранью закона: более ресурсный человек считает, что он вправе унижать и бить бывшую супругу. Ребенка он использует для того, чтобы подвергнуть маму еще большим страданиям и одновременно наносить психологический вред ребенку, - пояснила в беседе с «Известиями» правозащитница Алена Попова, занимающаяся помощью людям, пострадавшим от насилия.
Безнаказанность в таких ситуациях приводит к еще более печальным последствиям: похищениям и убийствам. Резонансные случаи расправы над детьми нередко происходят из-за многолетней вражды, неспособности адекватно пережить разрыв и жажды во что бы то ни стало отомстить бывшему супругу или супруге.
Отсутствие профилактики и наказания за насилие приводит к тому, что человек чувствует себя вправе применять еще большую боль. Если человека, применяющего насилие, ничто не останавливает, он становится более изощренным. Основная задача любого родителя - сделать всё самое лучшее для своего ребенка. Насильник не заботится о психическом состоянии ребенка и считает достаточным для благополучия то, что он накормлен и одет. Если один из родителей насильник и с ним остается ребенок - это бомба замедленного действия для его будущей жизни. В параллель можно привезти дело Маргариты Грачевой, которой суд отказывал в лишении отца родительских прав на основании того, что муж отрубил ей руки. Суд утверждал, что это не означает, что он плохой отец, - резюмировала Попова.
Странные решения
Вопросы определения опеки над ребенком всегда очень сложные, поэтому в каждой подобной ситуации нужно разбираться индивидуально, учитывать множество деталей и сопутствующих факторов, отметил первый зампред комиссии по общественному контролю ОП РФ, адвокат Артем Кирьянов. Однако он считает подозрительным тот факт, что органы опеки никак не отреагировали на ситуацию.
- Часто в подобных случаях в ход идут коррупционные методы. Если есть целый ряд свидетельств, включая показания соседей, заключения врачей и факты обращения в полицию из-за применения насилия, но при этом человек получает опеку над ребенком - стоит поискать именно такой след, - подчеркнул эксперт.
По его словам, добиться возбуждения уголовного дела по факту коррупции довольно сложно. А вот получить право опеки над ребенком всё же проще - но в любом случае нужно будет запастись терпением и тщательно собирать доказательную базу.
Необходимо добиться пересмотра решения органов опеки. Если местный суд не примет во внимание собранный материал о том, что один из родителей представляет угрозу, нужно добиваться обжалования в судах более высокой инстанции. Можно также обратиться в прокуратуру. Потому что решение органов опеки, которое не учитывает таких важных факторов, должно вызвать пристальное внимание и серьезные вопросы со стороны правоохранительных органов, - добавил Артём Кирьянов.
Адвокат также подчеркнул, что даже если агрессия направлена только на второго супруга, ребенок с таким опекуном всё равно не может чувствовать себя в безопасности. Поскольку часто такая модель поведения со временем начинает распространяться и на детей.
